Мой брат Александр, закончив ВУЗ, уехал в Новосибирск. Его сын, – мой племянник и крестник, – Олег, временами приезжал на Кубань в краски к бабушке. Мальчик рос неплохой, но, как бы это заявить – слишком хороший и сентиментальный, как девочка. Чтобы закалить его нрав, брат дал сына в школу восточных единоборств, где он завоевал больших успехов. И вот, уже после окончания ВУЗа, Олег приехал к нам в краски.
Он был хозяйка воспитанность и интеллигентность. В пребывании старших – вставал, стариков, дам и деток опекал. Казалось, Олег считал собственной ключевой повинностью снабдить всем окружающим удобство и комфорт. В общем, как я поняла – восточная этика лишь добавила в его нрав еще огромную кротость и гуманность. Ну, а что ноги-руки доводилось ломать – так это кристально из почтения к сопернику и его желанию поединобрствовать.
И вот судьба распорядились так, что Олег, наш пай-мальчик, отправился сражаться в Чечню…
Учась в ВУЗе, он учился и на военной кафедре, получив сословие офицера. Другие в предстоящем обходились периодическим ролью в боевых сборах, – после что им добавлялась лычка на погон, – а Олег почему-то угодил на год в армию, истина – не работать, а учиться на курсах радистов-секретчиков. Его отец не возражал, полагая, что каждые познания человеку на выгоду. Хотя мог этот лозунг в армию и аннулировать, связей у него было довольно.
И вот 30 декабря 1994 года брат позвонил нам по междугородке и, чуток не плача, сказал: «У нас гроза! Олег вчера улетел в Чечню! Знакомый генерал лишь сейчас мне об этом произнес. Он и сам поздно узнал, а то б не пустил его. Оказывается, ночкой в училище приехали особисты и хорошо помыли им мозги. Мол, нужно Родину выручать, вера лишь на вас. Пошли все, офицерами. А что они в борьбе понимают? Кинулся я избавлять Олега, да поздно. Сказали: он дал письменное единодушие и уже летит самолетом в Грозный. А там такое делается! Похоронки потоком идут».
Что мы могли изготовить? Побежали с матерью в церковь, заказали все, что лишь было можетбыть. И присели на лавочку у входа, чтоб перевести дух. Рядом сидела пожилая монахиня со ясным умиротворенным лицом.
«Матушка, – со слезами обратилась к ней мать, – помолитесь за моего внука Олега, он в Чечне воюет».
«Помолюсь. Да и вы молитесь, – устремив на нас хороший взгляд, ответила она. – Мама, когда ожидала моего отца с борьбы, любой день крестила его».
«Как это – крестила? »
«Очень элементарно. Рукой. Закрывала глаза, представляла его перед собой и налагала на него крест. С молитвою – «Живые помощи» или «Да воскреснет Бог».
Дед был дьячком, воспитал деток в вере, вот она и не запамятовал приходить к поддержке Божьей. И мой отец возвратился домой без единственной царапины».
Я отнеслась к ее рассказу с сомнением. Наверное – совпадение. Но на любой вариант любой пир стала называть Олега. А внезапно – поможет? Оказалось, что это сложно. То в сон не впору клонит, то дела какие-то находятся, то запамятовал. Но я брала это себе за правило. А единожды, закрыв глаза, чтоб доставить Олега, вместо стройного паренька в ясных штанах и белой рубахе – каким я его запомнила, увидела перед собой худого, замученного человека в темной куртке, каких-либо стеганых брюках и со шлемом на голове. Вернее – это был не шлем, а некая также стеганая единица с утолщениями на ушах. Странно.
И практически любой день я ходила в совет матерей, готовый в каких-либо трущобах вблизи с кооперативным рынком. Там вывешивались перечни погибших в Чечне. Искала на листочках с подслеповатым текстом фамилию племянника и ужасно пугалась, ежели натыкалась на нее. Уф, переводила я дух – не Олег, а некий Вячеслав! Хотя – для кого-либо он никак не некий. Дай им Бог силы испытать это несчастье!
И вот, где-то чрез год, в конце февраля в мамину дверь некто позвонил. Открывает – Олег стоит! Грязный неописуемо, на лице разводья – аналогично от сажи. Глаза как у нездоровой собаки, худые плечи по-старчески опущены.
«Пустите немытого бродягу в дом? » – без ухмылки произнес он.
Мама, заплакав, втащила его в прихожую. Он, оставив у порога грязнючие башмаки и полинявший вещмешок, сходу прошел в ванную. Кидал там свою одежду в тазы и сходу замачивал. Мама позвонила мне, и я тут же примчалась. Вышел к нам Олег – в бабушкином фланелевом халате, ее шерстяных носках, с чистымполотенцем на голове – и стал выдвигать на стол гостинцы – собственный сухой паек: тушенку, консервированныепродукты, галеты. Мама, засунув все назад, усадила его за стол. Олег внезапно спросил:
«А сладкого нет? Так заскучал! У нас ребята, как деревня займут, сладкое все находили – варенье там, сгущенку. Дети ж еще совсем».
Как оказалось – Олег приехал на поезде( как его туда впустили такового нечистого?) Только вчера, после следующий военный операции, он случаем узнал, что еще две недели обратно на него пришел веление об увольнении в резерв. Олег был в шоке: каждую секунду погибель стоит за плечом, а тут – недели! Обняв всех на прощание, он, как был грязный, ушел пешком – полями за 8 км – в штаб.( Не стал машинку хватать – ребята и так устали). Высказал в штабе все, что о них задумывался. Командир непробиваемо возразил, мол, а с кем мне сражаться прикажешь? Ты – неплохой командир, где иного брать?
«А обо мне вы подумали? Я за это время мог тыщу раз пропасть! Уже не слышу, как пули свистят! » – орал он.
«Тебя ж пули не берут! – парировал командир. – Ты – заговоренный, все это знают».
Взбешенный Олег, не найдя более слов, выправил бумаги и, даже не сменив нечистое экипировка, сел в поезд и махнул в Краснодар. Проспал всю путь на верхней полке, чтоб собственным видом людей не страшить. Вышел на Краснодарский платформа как в иной мир. Ощущение, что еще не пробудился – как какбудто нет никакой борьбы.
Где был бывший пай-мальчик? Перед нами сидел усталый и надломленный человек, побывавший в аду. Он участвовал в захвате Грозного, осаде Президентского замка. Видел погибель товарищей. Был под шквальным огнем – собственных и посторонних. И все ж он был счастливчик: не единожды погибель выкашивала всех кругом, а у него – ни 1-го ранения.
По маминой просьбе подъехал родственник, служивший в Афганистане, привез ему одежду. Побеседовав с Олегом, дал ему разумный комитет: не вспоминать о борьбе – проще восстановишь нервы, не глотать – в водке нет охраны и облегчения, не находить виноватых. Их нет – так сложилась судьба.
«Радуйся, что ты жив остался! Смотри – возвратился с борьбы без единственной царапинки! » – произнес он. Эта выдумка кое о чем мне напомнила.
«А скажи-ка, Олег, ты шлем темный носил? С наушниками? » – вмешалась я.
«Ну, да, было такое, – кивнул он. – Вы это к чему? »
Я поведала, как мы с бабушкой по совету монахини любой день крестили его. И что я видела его в данной непонятной штуке.
«Каждый день крестили? Я это ощущал! Будто щит передо мной был. Не зря, означает, меня ребята заговоренным прозвали! » – проговорил Олег.
Он вытащил вследствии ворота оловянный крестик на шнурке и произнес:
«Вот этот обычный крестик со мной всю войну прошел. К нам поп приезжал, раздал желающим. И я, не верующий до такого, также крест одел. Когда погибель вблизи, на почтивсе начинаешь иначе глядеть, в Бога верить. Особенно, встретившись с данными – исламистами, какие люто терпетьнемогут православных. Некоторые ребята, совершенно зеленые, попав в плен и отказавшись сбросить крест, жизнь свою дали. Понимаете – жизнь? »
Вскоре Олег уехал домой. Брат произнес – ордена и медали, приобретенные им на чеченской борьбе, он так ни разу и не одел. Работает, двухкомнатную квартиру прикупил, машинку неплохую. Однако, желая ему уже 41 год, он так и не женился. Как и трое его товарищей, прошедших чеченскую войну. Как мы его не подталкиваем, Олег произносит:
«Одному лучше. Мир очень жесток. Зачем собственных деток возвращать ему на растерзание? »
Автор: Зинаида