“…При следующий встрече фельдшер вера Ивановна, подрабатывающая проведением мед процедур на дому, произнесла: «Сегодня я истока делать капельницы даме, которая видела чуток ли не самого Бога. Представь, ей восемьдесят 8 лет, а не каждая юная так за собой смотрит: стиля, укладка, одежда… Никогда и не подумаешь, насколько ей досталось в жизни». И вера Ивановна истока говорить. ”
В Кремль, Сталину
Отца Ирины Новиковой, доктора, заключили в 1937 году в Баку. Пришли ночкой и отобрали прямо из кровати. Жену и деток переселили в комнатку-пенал в подвале такого же дома. 13-летняя Ира с сестрой спали на узкой стальной постели, мать под ней – так было тесновато. Прошёл месяц – отобрали маму, также ночкой. Накануне как раз стало понятно о расстреле отца. Сестёр поместили в приют для несовершеннолетних.
В приюте профессорских дочек, как деток противников народа, третировали всеми вероятными методами. Так, что единожды Ирина забралась в чулан и накинула на шею петлю. Спасли чудом – случаем вошла уборщица. С такого дня к сёстрам в приюте относились еще терпимее. А потом их совсем перевели в детдом куда-то в Казахстан. Здесь-то в голове Ирины и появилась мысль, во что бы то ни стало отыскать маму.
Письмо было написано девочкой в духе чеховского Ваньки, лишь вместо деревни в адресной строке стояло «Москва, Кремль», а в графе «кому» значилось лаконичное «Сталину». В письме Ирина умоляла отца народов сказать ей адрес матери и обещала «слушаться старших, обучаться на непревзойденно и новости себя хорошо». В случае отказа – клялась уничтожить себя. Письмо выслала во время ещеодного похода в кино, с муниципальный почты.
Через некое время в детский дом пришёл казённый пакет с адресом лагеря, в котором находилась мама Ирины. У кого из бесчисленных бюрократов растаяло сердечко, так и осталось загадкой.
Спустя немало лет Ирина выяснит, как её письмо к мамы читали всем домом, как выли и драли на себе волосы грозные зэчки, как решили огласить голодовку и уморить себя, ежели лагерное руководство не разыщет их деток и не позволит переписываться с ними. И руководство вынуждено было скинуть.
Тем порой в Казахстан за Ириной и сестрой прибыл мамин брат. Так они оказались на Украине, где их и застала Великая Отечественная битва. Вскоре град завладели немцы и всех юных и здоровых погнали в Германию.
Драгоценные сапоги
Первая крупная приостановка: сортировочный часть на польской границе. Вагоны, бараки, окружение, визжащие на поводках овчарки, толпы испуганных гражданских пленных.
Внезапно всё это перекрывает глас из громкоговорителя. На нехорошо известном российском глас сказал, что исчезли сапоги. Командование даёт 10 минут на их розыски. Если в движение этого времени сапоги не найдутся, то станет расстрелян любой десятый.
Ровно чрез 10 минут вдоль вытянувшихся в страхе шеренг идут офицеры:
– Айн, цвай…
Хлопок – и следующий десятый падает. Хлопки приближаются.
Что ощущала в это время Ирина, разрешено лишь догадываться. Она незабывает огромное слепящее пятно перед очами и трезвон в ушах – мозг отказывался созидать и обдумывать происходящее.
Снова громкоговоритель. Снова про сапоги. Они найдены. Пока продолжалась стиль, плески длились. Затем раздалась резкая маленькая бригада на германском и всё кончилось. Наступила тишь. Ирина видела искажённые рыданиями рты, выпученные от ужаса глаза, но какое-то время не слышала ни звука. Больше только на свете ей хотелось прилечь и заснуть – чувство навалившейся усталости было практически невыносимым.
Тем порой сортировка продолжилась. Какое-то время людская толпа обтекала лежавшие на земле тела, какие немцы преднамеренно не убирали.
В плену у Альп
Несколько мощных, прекрасных юных женщин, посреди которых оказалась Ирина, попали в Австрию в дворни. С первых же дней владелец начал домогаться её.
– Если не прекратите, я пожалуюсь вашей супруге, – предупредила Ирина и была невообразимо избита.
Она бегала, но её фактически сходу словили и посадили в тюрьму. Мстительный владелец заявил, что она убежала, поэтому что он разоблачил её ассоциация с коммунистами. В тюрьме её пытали, быстрее для распорядка – всем было светло, в чём провинилась женщина, и выслали скитаться по австрийским лагерям.
Заключённые рыли укрепления в Альпах, они вставали в цепочку и передавали вверх хлеб, времяотвремени «теряя» кирпичик-другой в сугробах, чтоб вечером, ворачиваясь в барак, неслышно его поделить и скушать. Если бы защита застала их за этим занятием, расстрел был бы неминуем, но чтоб существовать, им необходимо было имеется, а еды постоянно не хватало. С ними могли изготовить всё что угодно, в всякую минутку.
Из-за этого сердитая система то одной, то иной узницы не выдерживала, и некие преднамеренно шли под пули или кидались на электрические ограждения.
На качелях
Первый налёт южноамериканской авиации совпал с указом лагерного руководства влезть на лишь что выстроенные большие качели и забавно жить время.
Солнечный день, огромное чистое небо – чрезвычайно хотелось существовать и быть счастливой неглядя ни на что. Даже наведённые со сторожевых вышек пулемёты не могли усмирить этого желания. И внезапно – гул множества самолётов, потом вой, переходящий в свист: бомбы. Вот тогда кое-что в ней по-настоящему сломалось. Она стояла на качелях и вяло следила, как медлительно, очень медлительно разбегались по укрытиям люди. Как медлительно спрыгивали с качелей и падали на землю, поднимались и опять падали объятые паникой женщины. Она понимала, что вот вданныймомент прилетит последующая взрывчатка, осколок обязательно достанется ей. И ей даже хотелось, чтоб это, вконцеконцов, вышло и всё кончилось.
Ирина медлительно подняла лицо к раскачивавшемуся над ней небу, которое уже успело почернеть от клочьев дыма и поднятой с земли пыли. Она желала увидеть свою бомбу. Но вместо бомбы увидела Лик.
– Я не сумела бы Его обрисовать, даже ежели бы шибко захотела, но не смею даже мыслить об этом – так Он был великолепен. А позже услышала глас. Красивый умиротворяющий глас, который произнес мне: «Не бойся, с тобой ничто не случится».
Заговорённые бомбы
В последующий момент Ирину подхватило с качелей и с силой ударило о землю. Затем крах в сознании, и вот она уже бегает к дому. Нарастающий свист – это летит её взрывчатка. Удар! Сейчас осколки смешаются с долями её тела и разлетятся по австрийской земле.
Но ничто не проистекает. Она вбегает в барак и оглядывается. Её взрывчатка практически наоднувторую вошла в землю. Ирина глядит на бомбу, взрывчатка глядит на неё. Так и не взорвалась.
Следующее волшебство приключилось уже в конце борьбы, когда немцы начали отходить. Условия содержания в лагере, где находилась Ирина( а это был кристально «гражданский» часть), существенно облегчились. Ирину и ещё одну даму то и дело высылали за какой-либо надобностью в град.
Они шли по улице: доброкачественные домики по обеим граням, красивая погода, в атмосфере пахло весной и быстрой победой. И тут опять сирены и вой самолётов.
Девушки кинулись к ближайшему одноэтажному дому – какое-то официальное сооружение: толстенные стенки, низкие потолки, плоская, покрытая маскировочной сетью крыша. Сначала на них никто не направил интереса. А позже молчаливая спутница Ирины внезапно истока болтать. Она болтала без умолку на чистейшем российском, покуда разъярённые немцы не вышвырнули их обеих на улицу.
Девчонки чуть успели отбежать, как внезапно громыхнуло так, что обе свалились и невольно обернулись – от дома, из которого их лишь что выгнали, остались одни пылающие развалины.
Дома пусть хоть к стенке устанавливают
По окончании борьбы, доэтого чем возвратиться домой, всем побывавшим в плену предстояло войти некотороеколичество проверочных пт. В одном из них на Ирину положил глаз здешний бюрократ. Ей, вольно говорившей на нескольких языках, было предложено пространство в муниципальный комендатуре. Предложение более походило на веление. Она была обязана договориться.
И снова домогательства, и снова беспощадная месть за отказ. Только кончилось всё так ужасно и почему-то, что Ирина Ивановна до сих пор не может отыскать этому разъяснения.
Комендант обвинил Ирину в пропаже некий принципиальной печати. Не успели даму начать на допрос, как прилетел вестовой и объявил, что комендант отыскан мёртвым( в собственной комнате позднее оказалось – погиб от инфаркта). Там же валялась злосчастная печать.
Загадочная погибель здорового мужчины поразила Ирину так, что она некотороеколичество дней провела в горячечном бреду. Придя в себя, заявила, что более не вынесет никакой отсрочки – просится домой.
– Вы осознаете, что вас там ожидает? Помните, что стало с вашей семьёй? – узнавали её союзники.
– Пешком, ползком – как угодно, но в Россию, а там пусть хоть к стенке устанавливают.
И она поехала в иную жизнь.
Много времени ушло на поиск родных, воссоединение с мамой, которое приключилось после погибели Сталина. Затем было удачное завершение института, замужество. Дети.
Вот лишь Лик ей более не являлся. Наверное, остался там, в Австрийских Альпах.