Я работаю системщиком в ИНБЮМ — Институт биологии южных морей. Это на Украине, в Севастополе. У нас там аквариум, ну и какая-никакая дисциплина. Будет лето — приезжайте, а вот зимой у нас мало штормит.
В отделе месяц обратно был день рождения 1-го из служащих. Я фактически не пил, а вот «старая гвардия» была уже на бровях. К 9 вечера мы остались вдвоём с Тровичем — старым мужчиной, который проработал в ВУЗе тыщу лет. Как постоянно, началось его нытьё, мол, ироды развалили большую страну, и сейчас все бедные. Он по юности посетил во всех океанах, двигал науку. А вданныймомент у него лишь радиоточка дома и плесень в углах. Можно взятьвтолк — за страну грустно, да и за себя также.
Мы болтали возле часа, совместно с ним раздавили оставшуюся водку. Начали уже собираться, и внезапно он пнул ногой ворох старых бумаг и произнес, что, неглядя на всё, мы покуда ещё ни царапина не знаем о том, что имеется в море.
Они были в Атлантике и делали заборы воды и фитопланктона с различных «горизонтов». Забор воды делается достаточно элементарно — с корабля спускают на тросе свинцовую чушку на пару км. Потом по этому кабель-тросу скользит «заборщик» и с подходящих уровней берёт пробы воды и планктона. Но единожды сутра устройство кверху не поднялся. Что-то какбудто держало его. Списали всё на неисправность механизма и начали избирать несущий кабель. Друг Тровича стоял на лебёдке и глядел, как мокрый кабель наматывается на барабан. Он смолил сигарету и временами притрагивался рукою подшипники — не перегрелись ли. Выбирать длиннющий кабель — рукоделие не наиболее интересное. Следующим обязан был заступать Трович.
На полутора километрах кабель был оборван. За такое на суше по голове не погладят: «Куда вы глядели? Где карты глубин? Покажите курс! » и т. д. С трюма достали ещё одну бухту кабеля, и устройство начал снова ретироваться в глубину. Прошло два дня. Заметили, что судовой доктор, пожизненно ленивый и слоняющийся без дела, стал сторониться людей. К завтраку он не возникал. Но корабль не град, и утаить всякую весть тут тяжело. Оказалось, что в госпитале отдыхают три человека с кормовой бригады — те наиболее, что обслуживали и меняли кабель-трос для спуска новейшего устройства. И им стало нездоровиться.
На последующий день была поистине шикарная еда — камбуз готовил от брюха. Причина внезапной веселья выяснилась вечером: кок признался, что он по указу капитана освободил одну из камер морозилки. Трович был в команде добровольцев, что таскала завёрнутые в брезент и полиэтилен мертвецы в морозилку. На судне уже знали, что люд схватил заразу, которую вынес с глубины оборванный кабель. Всю корму кругом лебёдки, лазарет и дробь кают промыли формалином и антисептиками. Холодильные камеры подключили на максимум, а корабль пошёл назад, так и не окончив замеры.
Через пару дней в морозилку отнесли доктора. У всех одни симптомы — начинали гибнуть прямо живьём. Ткани фактически растворялись. До Севастополя добралась активный только одна треть экипажа.
Что это было — никто не знает. Как встали на рейд, боевые тут же начали промерять и просвечивать судно. Тровича, как и целый оставшийся в живых экипаж, затаскали по боевым госпиталям и до такого накачали таблетками, что шкура у него вданныймомент белоснежная как мел и схожа на слущивающуюся краску.
Капитана кинули на север. Замполит чрез месяц напился и типо сгорел у себя в постели. Сам корабль сдали в морзавод на переоборудование, сорвав всё до металлической обшивки. У Тровича позже были дискуссии с особистами, подписки о неразглашении и жизнь при ВУЗе. В море его более не выпускали…
В очах у Тровича стылая влага — крайний переход из Атлантики, аналогично, дался ему тяжело.