Было мне тогда 24 года. Сынуле лишь исполнился год, и мы попали в детскую клинику, очевидная детская простуда. Больница была старенькой и находилась в районе старенького базара. Но детей было на тот момент не немало, и мы полностью сносно там устроились. Единственной проблемой была – стирка детского белья, персонал больницы ничто не имел против такого, чтоб мы стирали, но развешивать в палате для сушки, категорично запрещалось. Но голь на выдумку коварна, и стали мы для данных целей применять служебную лестницу. Повторяю – клиника древняя, и ранее в ней было две торжественных лестницы. Cо порой 2-ая лесенка стала употребляться как служебная, но прогуливались по ней изредка, и благодарячему про сушку детского белья никто поэтому не догадывался. Так вот, время было к ночи, постирав пару носочков я двинулась к лестнице, там уже висели детские вещи. Закончив дело, я осторожно вышла в коридор и увидела медсестру, которая наполняла журнал, та особенно не опешила, но произнесла последующее: ” Не стоит тебе там бросать детские вещи на ночь. Вешай в палате на батарею, а сутра до обхода докторов быстренько соберешь, – не дав мне опомнится, разъяснила. – Я тут в ночную замену когда остаюсь, никогда дремать не ложусь. После отбоя, когда вы все спите, на данной лестнице начинают играться детки, их гласа и забавы ничем не различаются от ваших деток, лишь время их начинается после полуночи. Не вешай более тут бельё ночкой. ”
Что это за детки, и отчего они играют на служебной лестнице? Догадаться мне труда не составило. Просто после этого рассказа на душе у меня неспокойно стало, а совместно с тем и любопытно жутко. Страх смешивался с любопытством, и вот я тихой поступью после отбоя пробираюсь к служебной лестнице, дрожащей рукою раскрываю дверь, и, не захлопывая ее, чтоб оставался лучик света, оказываюсь на лестнице. Темно, старые реанимационные постели и … детский хохот. Ноги налились тяжёлым свинцом, пальцы оледенели мгновенно. Пятясь обратно, больно ударилась башкой об дверь, после что она бесшумно закрылась, чрез секунду хохот зазвучал четче, и топот ребяческих ножек понесся книзу. Присев и зажав руками уши, повторяла мольбу. Сколько так просидела не незабываю, элементарно ужас парализовал все мускулы. Тишину больничной ночи более ничто не нарушало. Встала и грубо повернулась к двери, дернула ручку, полезный свет коридора возвращал меня в действительность.