Этот случай рассказал мне Николай Федорович, а случилось это в лихие 90-е.
Сейчас Николаю Федоровичу 70 лет, и я его просто обожаю. Этакий постаревший Василий Теркин с неизбывным чувством юмора и копной седых кудрей. Сущий живчик, нам бы такими быть в этом возрасте.
А тогда Федоровичу было около полтинника, и однажды решили они закинуть сети. Терка у карасей уже закончилась, сети ставить можно. И вот, Федорыч, любезный друг его – Фортуна (кликуха такая), и племяш Фортунин – Витек, загрузились и поехали на промысел.
План был такой: закинуть сети, а рано утречком их вытащить и ехать домой. У всех дела, водку пить некогда, да и с рыбой надо заниматься.
Скажу сразу, что в том районе суровых лесов нет, лесополосы сплошняком, и зверь крупнее ежа там сроду не водился.
Поставили мужики сети, разбили лагерь, вроде время свободное, и пошел Витек прогуляться. И нашел в кустиках мешок, и, естественно, туда заглянул. Заорал так, что мужики за топоры схватились. В мешке лежала голова, свеженькая такая, недавно отрубленная или отрезанная, может.
Что делать? В милицию идти? Так затаскают потом, кто нашел, тот и прибил, так проще. В деревню везти, участковому отдать – та же песня.
В общем, положили мешок с головой обратно под куст и решили на судьбу положиться. Найдут – пусть найдут, не найдут – покойся с миром.
А тут уже и стемнело, вот когда пожалели мужики, что водки не взяли. Сидят возле костра, естественно, тот мешок с головой обсуждают, а в кустах кто-то ходить начал. И по шагам слышно, что не ежик и не енот. А крупнее зверюге взяться неоткуда, там лесополоса от силы метров семь.
И ходит по окружности вокруг костра, только хруст веток стоит. Витька уже жалкими глазами смотрит, дядь Коля, дядь Саша, может домой? А куда домой! Тут и сети, тут и темнота, машине не сильно проехать. Надо до утра кантоваться. А оно ходит вокруг.
И тут Федорыч или сам вспомнил, или боженька подсказал, встал он, да как выдал тираду семиэтажным!
Что ты, такой-сякой, тут лазишь, так тебя и через перетак разэдак, чтоб тебе, такому-сякому, и трах, и тарарах, и вдогонку переэтак трижды!
Как рявкнул он это все, так и стихло! И кругом никто не ходит, и ветки не трещат, благодать сплошная!
Дальше уже легче было, дождались утра, вытянули сети, да и поехали домой, договорившись и про мешок, и про шаги молчать.
Вот и молчал Федорыч, только спустя лет двадцать нам это рассказал.
Автор: Sniff
ОТМЕТИНА ДЬЯВОЛА
О том, что Эдику Пешне уготована весьма незавидная доля, напророчила еще в 1943 году одна старая грязная цыганка. Они тогда почти всей семьей (он, мать и младшая сестра) проживали в качестве эвакуированных в Башкирии. И надо же такому случиться, что в их эшелон каким-то образом затесалась и эта диковинная старуха. Совершенно одинокая, никому не нужная и вдобавок ко всему в хлам сумасшедшая.
Тряся бесчисленными юбками, она сутками бесцельно слонялась по поселку, низко опустив патлатую голову, и всех встречных-поперечных обязательно предупреждала гортанным выкриком:
– Берегись, честной народ, черный сглаз со мной идет!
Многие бабы, между прочим, ей верили и спешили убраться с дороги прочь, пугливо хватая маленьких детишек в охапку. Эдик же, как сознательный советский пионер, в нечистую силу и бабкины сказки не верил и относился к цыганке если не враждебно, то с откровенным презрением. Пока не столкнулся на реке Белой тет-а-тет, куда он пришел в знойный день позагорать, а она, видимо, простирнуть свои невообразимые лохмотья, именуемые верхней одеждой.
Увидев беспечно развалившегося на прибрежном песочке Пешню, старуха по-хозяйски поманила его кривым пальцем и ни с того ни с сего строго спросила:
– Ты знаешь, что у тебя багровое пятно меж лопаток?
– Знаю, конечно, – безмерно удивился Эдик. – Мамка говорит: это родимое пятно.
– Очень большое пятно.
– Ну и что?
– И точно по центру.
– Оно у меня с рождения.
– Дай потрогаю, – потянулась к нему старуха и, не дожидаясь разрешения, еле слышно коснулась спины. – Плохо, – сказала она. – Нехорошее пятно. Недоброе. Раньше такие пятна назывались отметинами дьявола, и людей, ими отмеченных, безжалостно палили на кострах, как приносящих всем несчастья.
По ногам и шее оробевшего Пешни поползли неприятные мурашки, но ударять в грязь лицом перед темной и наверняка безграмотной старухой пионеру было негоже.
– Ерунда! – твердо заявил он, – Бога нет! – И, быстренько натянув штаны, торопливо зашагал в сторону поселка. Не оборачиваясь.
– Ишь ты, какой атеист выискался! – забухтела она вслед. – От горшка два вершка, а туда же… Ты лучше вспомни, сколько твоих родственников постепенно окочурилось после твоего рождения. И учти: это только цветочки.
Цыганка чего-то бухтела еще про знакомых, но Эдик уже ничего не слышал и, наверное, об этой странной встрече напрочь забыл бы, если б на следующий день не погиб его верный друг и одноклассник Гришка Морозов.
– Я сидел дома и учил уроки, – вспоминал спустя 35 лет Пешня, находясь на психиатрическом освидетельствовании в институте им. Сербского. – Как вдруг прибегает бледнее мела сестра и истошным голосом орет, мол, только что утонул Гришка. “Будя врать-то, – засмеялся я. – Мы с ним всего десять минут назад расстались, а до Белой от нас пылить минимум полчаса”. – “Так он в колодце утонул. В колодце! – орет она. – сел на край, перегнулся – и даже вскрикнуть не успел”.
Меня, помнится, аж в холодный пот бросило. Ну, думаю, накаркала старая карга. Встречу – убью! А потом обстоятельно поразмышлял, повспоминал кое о чем и пришел к выводу, что цыганка здесь абсолютно ни при чем. Она лишь констатировала уже состоявшийся факт. Впрочем, чего я вам распинаюсь, когда вы всю мою подноготную и без того из материалов уголовного дела знаете…
Из уголовного дела:
“Пешня Э.Ф. родился в 1933 г. в Лодейнопольском районе Ленинградской области… Отец Пешни выпивал, избивал мать, вел беспорядочный образ жизни… погиб в 1940 году, в Финскую кампанию. Мать вторично вышла замуж и в апреле 1941 г. переехала с семьей в Ленинград… В 1942 г., находясь в эвакуации, они получили извещение, что отчим Пешни погиб на фронте… Два двоюродных дяди по линии матери лечились в психиатрических больницах, и один из них в 1967 году бросился под трамвай… Пребывая уже в зрелом возрасте, мать Пешни часто говорила, что она кого-то боится и что за ней следят… в 1976 году покончила жизнь самоубийством…”
НЕСЧАСТЬЕ ЗА НЕСЧАСТЬЕМ
– Постоянно помня о зловещем пророчестве старой цыганки, – продолжал рассказывать психиатрам Пешня, – я довольно долго не хотел обременять себя женой и детьми. Так как предчувствовал: ничем хорошим моя женитьба обернуться не может. Потом все же влюбился в Полину и сам не заметил, как с ней расписался. Ровно через десять месяцев у нас родилась дочь, а еще через год я уехал на заработки в Казахстан, где вскоре получил от жены телеграмму, что наша девочка умерла от двухстороннего воспаления легких.
С горя чуть было не вскрыл себе вены. Затем одумался и поехал на похороны. Вернувшись с кладбища, сильно избил Полину за то, что не уберегла ребенка, и отправился проведать мать. Которую обнаружил повесившейся в туалете… Однако вспоминать об этом вслух мне очень тяжело до сих пор. Очень…
Из уголовного дела:
“Вернувшись досрочно из командировки, Пешня вместе с товарищем поехал навестить свою мать. Дверь в квартиру была закрыта, стучал, никто не открывал. Отпер своим ключом дверь, нашел мать в туалете повешенной. Товарищ пошел вызывать “неотложную помощь”, и пока врачи оказывали помощь матери, Пешня повесился на том же месте, где сняли с петли мать. Его удалось спасти. Мать – нет. Переживая смерть матери, он не присутствовал на ее похоронах, в течение двух недель почти ничего не ел и не разговаривал с родственниками и знакомыми”.
ЕЩЁ ДВЕ СМЕРТИ
С женой я, понятное дело, развелся. И вовсе не из-за кончины дочери. Просто я ее любил и потому не собирался накликать на Полину новые непоправимые несчастья. Тем более, на похороны матери приезжала младшая сестра с мужем, и тот по секрету сообщил, что врачи у нее подозревают рак желудка. А спустя полтора года сестра тоже умерла. Что же касается меня, то я впервые угодил тогда в психиатрическую больницу, где пролечился около четырех месяцев. После попадал туда еще трижды, но при каких обстоятельствах, сейчас уже не помню.
Помню только, в голове, словно гвоздем, засела одна-единственная мысль – не навредить бы кому-нибудь своим существованием. В связи, с чем я практически прекратил общение с родней, перестал знакомиться с другими людьми и, по мере возможности, постарался раззнакомиться со старыми друзьями. А тут, как на грех, вышел вечером чуток прогуляться и ненароком повстречал своего лучшего товарища детства. Того самого, с которым мы на пару вынимали из петли мать.
Он ко мне, конечно, с объятиями, а я ему: “Уйди, Толик, а то и тебе худо будет”. Он же как будто оглох: принялся приставать ко мне с расспросами: как поживаю, да что поделываю и хорошо ли себя чувствую?
А я, если чего и чувствовал, так это нависшую над ним беду от своего близкого присутствия. Поэтому, исключительно из добрых побуждений и желая порвать с ним всяческие отношения насовсем, я сильно ударил его кулаком в подбородок. Не устояв на ногах, Толик упал, с размаху насадившись затылком на торчавший из-под земли металлический прут от строительной арматуры. Слава Богу, хоть не мучился, бедолага. Только дрыгнул в разные стороны ногами, как лягушка, – и все!
Сообразив, что натворил, я побежал домой за веревкой, собираясь повеситься прямо на месте его гибели, на дереве. Но пока бежал, пока искал подходящий крепкий шнур и возвращался обратно, возле тела Толика уже стояли милиционеры, которые меня по моей же просьбе и задержали…
ЧЕМПИОН ПО СУИЦИДАМ
Будучи арестованным и привлеченным к уголовной ответственности за убийство, Пешня за последующие два года сподобился побывать аж на четырех экспертизах, и по утверждению самого последнего “акта психиатрического освидетельствования”, за этот период им предпринималось 16 (шестнадцать!) попыток самоубийства. Что судебных врачей несказанно тревожило, но отнюдь не удивляло. Поскольку в том же акте про неадекватное поведение Эдуарда Филимоновича говорилось следующее:
“… Испытуемый подавлен, испытывает страх, тревогу, утверждает, что кругом него “шпионы”… Сообщает, что слышит голос умершей матери. Считает себя виновником ее гибели. При упоминании о матери в беседе плачет, высказывает недовольство, что ту не пускают к нему на свидание. На замечание, что его мать умерла, настойчиво повторяет, что она для него всегда жива…
Большую часть времени проводит в постели, стремится укрыться с головой одеялом. Говорит, что у него “все сгнило внутри”… Питается избирательно, не пьет компот – жалуется, что в компот добавляют вещества, которые влияют на половые способности мужчины… На рубашке рисовал кресты, объясняет, что “так надо”… Безразличен к своей судьбе, говорит, что жить ему осталось немного… Рисует рисунки стереотипного содержания: изображает кладбище, три гроба, принадлежащие матери, дочери и ему, футбольный мяч и три голубя, летящие с письмами к гробам…”
В заключение остается лишь добавить, что семнадцатая попытка повеситься Эдуарду Филимоновичу вполне удалась