Доброй ночи, товарищи!
Хочу поведать вам историю, которая произошла, когда моему младшему сыну не исполнилось ещё и трёх лет. Погиб мой свёкор. Просто не пришёл домой после работы, а таккак он не был чужд земных радостей, то свекровь подумала, что загудел он с мужчинами и в гаражах где-то завис, такое случалось. Сотовые телефоны были ещё лишь у единиц, и “достать” загулявшего папаню было трудно, очень широкий круг розыска. Никто ничто не ощутил, никаких вещих снов и иной мистики, никаких символов. К вечеру другого дня, когда Саныч с повинной башкой обязан был стать перед очи супруги и заполучить заслуженную порцию трындюлей, его всё не было.
Поскольку я сидела дома с ребёнком, а муж и свекровь работали( жили мы от них раздельно), мне было доверено обзванивать все близкие больницы и милицию. Обзвонив половину справочника и не получив итога, я сказала супругу по телефону, что остались лишь морги. Он рявкнул: “Звони! ” Нет. Нет. Нет. Не поступал. Короче, я нашла его в судебно-медицинском морге, куда поступают люди без документов, и то лишь на третий день его исчезновения. В морг не пустили для опознания никого, типа, воскресенье и нужно кого-либо там активизировать, чтоб раскрыть холодильники. Придёте в пн. Я к чему это всё так тщательно? Просто никто из нас его мёртвым на тот момент не видел, веровали с трудом, полагались, что это всё же не он, и я в том числе. Как позже оказалось, всё было избито. Шёл с работы по железнодорожному полотну. Февральский пир, метелица, капюшон. Товарняк услышал очень поздно, отошёл, но обледеневшие сугробы не отдали изготовить ещё один шаг, и тепловоз зацепил его некий железякой. Как же свекровь его ругала постоянно за эту повадку уменьшать путь до дома по железке, но кто бы прослушивал!
Так вот, к сути. Сын мой в том мягком возрасте был совсем невыносимым, гиперактивным, как вданныймомент молвят, своенравным ребёнком. Разговаривал недостаточно, нехорошо, но ежели кое-что ему не нравилось, издавал такие дельфиньи клики и трели, где-то на частотах, нестерпимых для зрелого уха, что оставалось или отдать ему что он желает, или прибить сходу. Поскольку он уже подрос большущий, склонялись мы, как вы осознаете, к главному варианту традиционно. Но деда он любил! Если станет торчать всё семейство, на отбор, на руки полезет к деду, ему станет кое-что говорить на собственном птичьем языке, улыбаться, и дед его чрезвычайно обожал, первый внук, как же! Извините, что так размазываю повествование, но мне чрезвычайно охото, чтоб вы сообразили, что то, что вышло дальше, совсем не характерно было этому ребёнку в манере “треш”, который не способен был сам себя взятьвдолг подольше 5 минут.
Представьте: 8 вечера, на улице мрачно( февраль, напомню), я веселю собственного малого “мучителя” в большущий комнате на ковре, задолбанная телефонными звонками, данными играми и домашней работой. Вдруг мой малютка подрывается с ковра( иначе и не именовать) и отрадно прыгает в небольшую комнату, я за ним, несомненно, поэтому что бросать его без пригляда ни на минутку невозможно. Подбегает к окну и просится на подоконник. Я протестую, как могу, естественно, но свобода моя скоро ломается под звуковым действием. Окна у него не вызывали энтузиазма, как правило, третий этаж, здоровые деревья за окном, какие накрывают ликбез, тропа с машинами, в общем, что там глядеть? А боковое окно, на подоконник которого он так рвался, вообщем значит на порожней пятак за автобусной остановкой, замусоренный алкашами, и с десяток деревьев растёт, там вообщем ничто увлекательного нет! Совсем. А сын рвётся туда, аж до поросячьего визга. Ставлю на подоконник его, хорошо. И он затевает говорить. Я держу его обеими руками, чтобы не брякнулся, и печально гляжу в окно, даже не прислушиваясь, что он там щебечет, смотря в тёмный сквер. Через 5 минут у меня уже руки затекают и я пробую его сбросить – отчаянный крик раненого дельфина пресекает попытку. И тут я разумею, что ребёнок водит ДИАЛОГ. Он даетответ кому-то, хохочет в протест на кое-что. Господи, до меня доходит, что он с дедом говорит! Аж мурашки по спине. Я пишу вданныймомент, чрез немало лет, а незабываю собственный озноб тогда, даже вданныймомент гусиная шкура. Мы таккак тогда ещё не убеждены были на все сто, что в морге завтра увидим нашего деда, а в тот момент я поняла, что нет его в живых и полагаться нам не на что. Двадцать длительных минут продолжалась эта странная разговор с тёмным окном, как внезапно к приостановке подошёл автобус. Далее сын произнес кое-что вроде: “Деда, атоуба, пока-пока! Пока, деда! ” Замахал рукою, улыбаясь, и попросился на пол.
Понимаете, позже уже, выясняя детали смерти, мы узнали, что погиб он в девятом часу вечера, то имеется паренек мой говорил с дедом за считанные минутки до истечения трёх дняиночи. А то, что он говорил конкретно с ним, я не сомневаюсь ни секунды. Артистизм в этом возрасте явление так сомнительное, что навряд ли ребёнок, которого даже новенькая игрушка может взятьвдолг минутки на три, станет новости разговор с воображаемым собеседником в течении настолько долгого времени.
Да, один вывод я сделала из данной летописи. Я поняла, отчего детки наблюдают более, чем зрелые. Наверное, это охрана нашей зрелой негибкой психики. Ведь малому ребёнку непонятно, что обязано быть, а что нет, он не опасается благодарячему, а зрелый человек, встретившись с неизвестным, может и разумом повредиться случайно. Я вот ничто не видела, а ужасно мне было до трясучки в коленках. Я таккак ЗНАЛА в тот момент, что это всё не моя нездоровая выдумка, а ребёнок на самом деле разговаривает с покойником.
Простите, ежели кому было скучно декламировать, но таккак не постоянно мощный ужас вызывается ВИДИМЫМИ факторами, горящими в темноте очами или стуками в подполе, случается он и таковой.