Несколько лет я содержала собственную конюшню. Дело было муторным и малоприбыльным, но это в другую ветку.
Первые пару месяцев я там жила в прямом смысле – на конюха денег не было, а за лошадьми пригляд нужен круглосуточно. Надо сказать, что место было глухое, несмотря на то, что находились мы на территории действующей базы отдыха. Сразу за домиком, где я ночевала, начинался темный и какой-то неприятный еловый лес. Выходя вечером проверить лошадок, или просто в отдельно стоящий туалет, я зажигала уличный свет – было страшно до мурашек по телу: казалось, из ельника кто-то внимательно и недобро меня рассматривает.
Потом дело потихоньку-потихоньку пошло, я смогла взять на работу девушку, которая меня подменяла несколько дней в неделю. Она-то первая и начала мне рассказывать, что в конюшне неспокойно – то в туалете ее кто-то закроет, то утром сено из сенника все выкинуто и разбросано, то лошади беспокоятся, по ночам в стены копытами бьют и ржут. Надо сказать, я к мистике отношусь спокойно, ничего кроме молчаливой угрозы от леса не чувствовала, а потому на ее слова внимания не обратила.
И вот как-то приехала вечером, отпустила Ольгу, вывела в левады в ночное часть лошадей, попила чаю и легла спать. Проснулась я от дикого визга, так орут дерущиеся жеребцы.
Выбегаю в чем была и вижу в леваде с моим гуляющим буденновцем незнакомую лошадь. Надо сказать, мой рыжий зверь отличался весьма поганым характером, про лошадей говорят “строгий”, и других жеребов на дух не переносил.
Территория у нас была закрытая, чужой лошади взяться неоткуда. Ругая последними словами Ольгу, которая, видимо, взяла лошадь на постой и забыла мне об этом сказать, подхожу к леваде. Мой грудью ломится в калитку и галопом несется на конюшню. Надеваю на чужого жереба недоуздок, вывожу, привязываю к столбу и иду в конюшню – закрыть своего и выяснить, в каком деннике стоит пришелец.
Денников свободных нет. Ну не сошла же Ольга с ума, чтоб взять на постой лошадь, не имея для этого свободного помещения?! Решила оставить на ночь лошадь в леваде, благо, лето. Выхожу – а лошади нет. У столба валяется привязанный за чомбур недоуздок, но ни высокого солового жеребца, ни отпечатков его копыт в луже у мойки нет.
Не спалось.
Я вспомнила, что временами слышала в лесу отдаленное звонкое ржание, но внимания не обращала.
Что за создание я пыталась тогда завести в конюшню – не знаю по сей день.
Зима за Полярным кругом такая долгая-долгая, а отпуск летом – лишь раз в 3 года… И вот он праздник: мы едем в деревню! Жизнь прекрасна!!! Но однажды долгожданный отдых обернулся для нас настоящим кошмаром.
Приехали мы с мужем в деревню поздно ночью, уставшие от двухдневной тряски по ухабистым Карельским и Вологодским дорогам, но такие счастливые! Сразу завалились спать, блаженно вытянувшись на широкой кровати. И только Морфей принял нас в свои объятья, как за окном раздались душераздирающие крики и вопли.
Нужно сказать, что деревня наша совсем маленькая, 6 домов. Живем мы с соседями в любви и согласии, как одна большая, дружная семья. По этой причине бросились мы с мужем на улицу: «сам погибай, а товарища выручай».
Крики о помощи, стоны и плач доносились из соседнего дома, где в это время проживали старики: пожилая шестидесятилетняя женщина Мария с мужем-инвалидом и ее мать, совсем уже древняя старушка. Вломившись в их дом, благо дверь была на хлипком запоре, муж с топором в руках предстал перед глазами обитателей дома, напугав их до полусмерти.
Наконец, оправившись от испуга, хозяйка дома усадила нас на деревянную лавку и рассказала следующее:
– Грешно так говорить, но мать меня совсем замучила. Я же целый день на ногах: нужно то скотину обрядить, то огород полить, то мужу лежачему покушать, попить принести. К вечеру с ног валюсь… Только ляжем, а мать в крик: «А-ааа! Смерть за мной пришла. Вон, смотри, смотри, у дверей стоит! СТРАШНАЯ! ЧЕРНАЯ! Держи меня за руки, держи, не отпускай. Я не хочу умирать.”
– Вот, люди добрые, и приходится мне, – продолжила женщина свой невеселый рассказ, – возле нее сидеть, за руку держать и глаз не смыкать. А такая в конце концов усталость наваливается, что глаза сами собой закрываются. А тут снова истошный крик матери: «А-ааа! Не смей закрывать глаза. Вон она, Смерть, совсем близко подошла. Смотри, смотри какая она СТРАШНАЯ и ЧЕРНАЯ! Нет, я не хочу умирать!», и на дверь рукой, трясущейся от страха, указывает.
– Вот так и живем, нет мне покоя ни ночью, ни днем, – закончила свой печальный рассказ несчастная женщина.
Домой мы с мужем ушли подавленные… А утро приятно удивило: «умирающая» довольно живо для своего преклонного возраста шла к выпасу с козой Манькой, держа ее на длинной веревке. Поговорив с ней «за жизнь», поняли, что старушка еще вполне адекватна.
А ночью повторилось все заново: стоны, плач… Да вдобавок ко всем несчастьям, еще и соседский пес Полкан внес свою лепту в эту драматичную историю: раньше, благодаря своей истинно кобелиной натуре, пес этот по целой неделе пропадал в соседней деревне в поисках «дамы сердца». Домой прибегал отощавшим, ободранным, грязным, но таким довольным, что хозяин не раз сулил ему в пасть лимон выжать, чтоб морда не такая счастливая была.
А тут этот пес каждую ночь, как назло, повадился к дому наших соседей прибегать и выть им в окна дурным голосом. А скоро к нему и дружки присоединились. И так из ночи в ночь: тишина, затем истошный крик бабули, а следом собачий «хор Турецкого».
Но однажды ночью воцарилась поистине гробовая тишина, на что муж, посмотрев на меня, сказал:
– Слушай, мне кажется, бабуля того… умерла.
Еле дождавшись утра, мы бросились к соседям. Рыдающая Мария встретила нас на пороге:
– Это я во всем виновата. Сидела я эту ночь, как всегда, возле матери. И так я разозлилась, что она мне спать не дает, что, несмотря на ее крики и мольбы о помощи, ушла я спать в самую дальнюю комнату. Легла, а сна-то и нет. Ворочалась-ворочалась с боку на бок, но то ли угрызения совести замучили, то ли предчувствия дурные, да только соскочила я с кровати и бегом к матери. А там как Мамай прошел: все простыни, подушка, одеяло смяты и с кровати сброшены, словно кто-то невидимой рукой срывал их со старой женщины. А мать на голом матрасе уже мертвая лежит, вцепившись ободранными в кровь пальцами за край кровати, а на лице – дикий, нечеловеческий ужас…
…Правду при жизни никто не знает. Да и после жизни тоже.
Автор:Серафима