Горько, постыдно и тяжко вспоминать эту историю. Увы, иногда в жизни случаются моменты, когда уныние и обреченность застилают свет. Случилось такое и со мной.
Но, чуток не умерев от личного эгоизма – ну а как именовать попытку суицида, чтоб убежать от заморочек? – я стала дорожить любое миг жизни.
Вы сможете подсчитать, что мой рассказ очень уж «сентиментален». Ну, это не мне осуждать. Я пишу то, что пережила сама…
Что толкает людей к самоубийству? Не знаю, как остальных, но меня пихнул, как я уже разговаривала – свой эгоизм. Всё шло не по-моему, кругом были непрерывные трудности – я провалила сессию, растеряла работу, непрерывно ругалась с семьей, меня кинула наилучшая подружка, и, как высший только кошмара – неутешительные слова доктора, который вывод из ситуации внеспредложение ужасный…. И в тот маленький миг, когда я отважилась, не было вблизи такого единого человека, который одним собственным наличием в моей жизни становит ее с головы на лапти.
Тот пир выдался совершенно уж… отвратительным. После грандиозного скандала у подруги я неговорянислова поехала домой. Позвонила мамы – та была на даче. С ней беседа также не сложился. Домой я возвратилась в истерике. Позвонила любимому – тогда еще жениху – телефон оказался недоступен. Шарахнув ни в чем не повинный телефон об стену, я вульгарна в ванную. Истерика сменилась прохладной решимостью. Страшно вспоминать, что я себе выдумывала… Не успокоила меня даже теплая влага, в которую я погрузилась. А ранее таккак помогало.
Резать нужно вдоль – это я знала постоянно.
Врач внеспредложение аборт, и я ужаснулась от идеи об убийстве личного малыша. А тогда вот – решала сходу за двоих. А ежели поразмыслить – то за троих, не полагая, естественно, родню…
Всё предусмотрела таккак. Всё. Заперла входную дверь, дверь в ванную. Никто не обязан был возвратиться до понедельника. Мысли о том, как я буду смотреться, плавая в воде в своей кровище и…прочем, я гнала бросать. Ничего не имело смысла. Я устала. Мне надоело. И еще превеликое оченьмного данных самых гадских «я» и «мне».
Первый обрез оказался совершенно неглубоким – и меня это страшно разозлило. Крови было не немало, а больно было страшно. Второй…был поглубже. И третий, и 4-ый. Но я видела, что кровь течет нехорошо и что сил у меня еще немало, желая некая оболочка на глаза уже спустилась.
Хотелось рыдать, но не выходило. Хотелось, чтоб всё закончилось, как разрешено скорее. А позже дверь чуток не слетела с петель. И вот тогда я все-же разревелась.
Он даже быструю активизировать не стал, как-никак, сам окончил мед с различием. Не знаю, что он там ворожил над моей рукою, но заверил, что даже швов не будетнеобходимо прикладывать. Видимо, неглубоко я все-же резала… Или нет? А позже я сидела вблизи с ним на постели и ощущала себя абсолютнейшей дурой. Ну как, как лишь я посмела приподнять руку не лишь на себя, но и на нашего малыша, пусть еще не рожденного, но такового желанного? Ответа не было.
На мой вопрос, отчего он оказался тут, со мной, желая обязан был уже ездить в поезде, чтоб позже, уже из Москвы, ехать, к папе, он ответил полностью основательно:
Когда до функция поезда осталось совершенно мало, перед его внутренним взглядом пронеслась не самая милая в жизни головка – я, держа на руках еще не до конца сформировавшегося младенца, тону в мутной красной воде – и кое-что влечет меня на дно, а он не в мощах даже руки жить. Поезд уехал без него. Его друг, который подвозил и сопровождал, неговорянислова пустил его за руль – элементарно увидев лицо.
Он еще позже когда-то увидел, что, мол, всюду на светофорах горел зеленый свет, и, не глядя на то, что в это время в городке традиционно много машин и, поэтому, пробок – на тех улицах, где ехал он, их было совершенно немного…Случайность или нет – улаживать не мне.
Но всё кончилось успешно.
Было ли это совпадением, было ли это долей или охраной выше, я не знаю. Тему эту мы не затрагиваем и в моей семья лишь я и он знаем, что я пробовала кончать с собой. Об этом подсказывают лишь некотороеколичество длинных шрамов на левой руке, вообщем, со порой они стают все бледнее и бледнее.
Как бы то ни было, после этого я даже поразмыслить не могу без омерзения о самоубийстве и самоубийцах. Ведь тогда и истина было такое чувство, какбудто кое-что затягивает на дно, где нет ничто, лишь обреченность и мрак. Что было бы, ежели бы он тогда не сумел жить руки? Даже мыслить не охото. Все-таки, я была бы еще и убийцей… Но мой Ангел-Хранитель, которым каким-то образом непрерывно какоказалось мой возлюбленный – сейчас уже муж – постоянно вблизи. Как ему это постоянно удается – секрет, покрытая мраком.
Что ж, вышло долго и тошно, но я наконец-то сумела излить душу. Легче стало. Честно.
Спасибо тем, кто все-же сумел прочитать эту «исповедь» до конца.