Это приключилось со мной два года обратно. Я тогда решил «откосить» от армии. В военкомате прикинулся суицидально настроенным глупцом, и меня сориентировали в психиатрическую больницу на исследование. На самом деле, ничто особого в ней не было — клиника как клиника. Разве что заняться там было полностью нечем, и доводилось дни напролет декламировать. Туалет там был ужасен: представьтесебе себе помещение два на три метра, вместо унитазов элементарно дырки в полу, непрерывно много народу и дверь никогда не закрывается, чтоб санитарки могли следить за всем происходящим внутри.
Когда я зашёл в туалет в первый раз, чтоб почистить зубы, то направил интерес на непонятную штуку. На подоконнике стояла располовиненная полуторалитровая поллитровка с водой и размокшими корками пища. Санитарка, пожилая дама лет за шестьдесят, произнесла, что практически все нездоровые приносят хлеб после ужина в туалет и оставляют его там в данной самодельной миске. Они на это не обращают интереса — пускай себе носят, только бы не буянили.
На третий день я решил зайти в туалет после отбоя, добро это разрешалось. Закрыв дверь и присев в углу на корточки, я решил закурить. Окно было беспрепятственно нараспашку, на улице стоял октябрь и было ещё совершенно тепло. Свет подключать не стал — луна в тот день была чрезвычайно уж броской, и все было отлично следовательно. Только я достал спички, как услышал шум за окном. «Второй этаж все-же, недостаточно ли кто там ходит», — подумал я и не придал этому смысла. Через некотороеколичество секунд шум повторился. Он был подобен на перестукивание пальцами по бревну, лишь еще наиболее гулкий. Тут я не на шутку ужаснулся, решил было выздоравливать, но внезапно увидел, что луна более не отображается в плитке на полу — стало быть, её кое-что загораживает. Я поглядел на окно и задержал дыхание…
На прутьях сетки висело кое-что среднее меж человеком и пауком. Я видел только контуры головы: она была чуток меньше обыкновенной и заострялась к концу, зато все прочее я видел чрезвычайно четко. Руки у этого существа были чрезвычайно тонкими, и я опешил, как оно вообщем там повиснуть сумело. Оно быстрым взором огляделось кругом и, не заметив меня, протянуло руку и полезло в ту самую миску с хлебом. Я сидел и опасался пошевелиться, даже не сделал вдох.
Вдруг оно правило произносить. Это был человеческий глас, но утробный, чрезвычайно маленький. Говорило оно, как на вдохе, прерывая любое словечко на середине и завышая глас в конце, как какбудто икало. Это были какие-то отдельные слова: «Да», «Вот», «Ну», «Ма-а-ам»… Надо ли произносить, что к тому времени я был полумёртвый. Оно тем порой продолжало имеется этот размокший хлеб; он вываливался изо рта, а оно всё продолжало произносить само с собой.
Тут в коридоре послышались шаги, и эта тварь со всей силы метнулась кверху по сетке, перевернув миску. В туалет зашла санитарка. Господи, как же я ей тогда обрадовался! Она включила свет и спросила, что я тут так продолжительно сижу. Сказала мне подняться и отвела меня в мою палату.
В ту ночь я не мог глаза сомкнуть, всю ночь глядел в окно. Мне казалось, что это вещество смотрит за мной. Спал я лишь днем. На выходных меня отпустили домой и произнесли придти в пн, но я, естественно же, не пришел…