Много лет обратно в Новосибирске планировали выстроить областную клинику. Администрация городка решила отметить под стройку пространство, где было размещено кладбище. Кладбище решили снести. Со стороны общественности отправь бессчетные жалобы, так как кладбище это было не так старым. Естественно, поступили так, как решила власть.
Где-то чрез месяц после совершенного сноса кладбища ко мне привели еле передвигавшего лапти мужчину. Звали его Андрей. Он поведал мне, что работал экскаваторщиком и бульдозеристом на кладбище, которое снесли. Ниже я привожу его рассказ.
«Наша команда состояла из 5 человек. Все мужчины разговаривали, что во время работы не раз слышали то рев, то ворчание. Я был посреди них самый-самый юный и считал, что они меня разыгрывают, стращают. Я никогда не подходил к гробам, вырытым во время работ, зато мужчины нередко обговаривали то, что находили в земле и гробах. Однажды они, достав гроб, засвистели и стали размахивать руками, чтоб я к ним подошел. Я в это время сидел в кабине бульдозера. Не знаю отчего, но я подошел к ним. В гробу, который они вырыли, книзу лицом лежала дама. На синюшно-восковом теле были видимы борозды от содранной кожи. Очевидно, что она была похоронена живьем. Об этом разговаривала ее поза. На внутренней доли крышки гроба была разорвана вся матерчатая обивка. Дядя Паша, наш бугор, одел строй рукавицы и опрокинул даму кверху лицом. Вы не поверите, но лицо у нее было как живое. Волосы чрезвычайно длинные, но все спутанные. На шее покойницы были бусы в три ряда.
Мы стояли, остолбенев, и глядели на нее. У нас было приказ: разровнять и зарыть все находки. Мы так и делали. Но вид гроба с дамой, которую по некий фактору захоронили активный, нас поверг в шок. У меня начались рвотные позывы, я отвернулся и отошел подальше. Потом я залез в кабину, постановив, что ни за что более не буду подходить к «находкам». Меня уже не веселили обещанные средства за предмет. Я и так уже не мог ничто имеется — ко всему чувствовал антипатия. Прикрыв глаза, я сидел в кабине и внезапно ощутил, как сиденье спружинило так, как какбудто некто сел вблизи. Я подумал, что некто из ребят влез ко мне в кабину, но вблизи никого не было. Неожиданно я стал замерзать. Холод шел сбоку, как случается, когда откроешь дверку холодильника: в комнате за тобой горячо, а из холодильника веет морозом. Я поежился и подумал, что заболел. Голова кружилась, в висках ухало и отдавало в затылок. Мелькнула мысль выйти из этого «дурдома» на больничный. Но было жаль средств — я обещал супруге приобрести новое пальто. Я посмотрел на часы в вере, что быстро конец замены, и опешил тому, что часы остановились. Часы у меня чрезвычайно отличные: я служил в Германии, и там мне их подарили. Они противоударные, не опасаются воды, таковых в Советском Союзе было недостаточно. Неожиданно я верно услышал хруст разминаемых после сна костей. Я слышал, как хрустнули останки у такого, кто потягивался, но вблизи не было никого. Кто-то даже зевнул…
Поздно вечером мне позвонил Василий, рабочий из моей бригады. Голос у него был напуганный. «Андрей, ты как? » — спросил он. Я произнес, что привычно. «А я, — понизив глас, произнес Васька, — бабушку ту вижу, которая была в гробу, и слышу». Я желал сострить, заявить, что ему стоит поправиться, но промолчал, вспомнив то, что происходило со мной днём. Утром Васька на работу не получился. Мы узнали, что у него ночкой случился инфаркт, и он погиб.
Дня чрез два мы сели бригадой пообедать. Как постоянно, все, что было, разложили на подстилке, но голода ни у кого не было. Семен Захаров произнес: «Вы как желаете, а я после работы схожу к начальнику, пусть предоставляют мне замену». Генка стал его убеждать: мол, осталось работы только ничто, а позже придут строители, пусть пашут, а мы заработаем и свалим. Но Семен упрямо отнекивался и произнес: «Признайтесь, мужчины, кто-либо из вас наблюдает ту, которая была книзу лицом? Молчите? Так вот, мне Васька заранее собственной погибели звонил и заявлял, что наблюдает ее по углам собственной хаты, а я его тогда послал. А она сейчас у меня перед очами крутится. Мне эти средства не необходимы, ежели я чрез них в дурдом попаду».
На иной день мы узнали, что его вправду увезли в психушку. Я не буду про всех говорить. Что сейчас произносить? Думаю, что вы сообразили, что у всех, кто работал на кладбище, гроза. Скажу про себя. Каждый день она садится на мою кровать и ведает о том, как душно было ей в гробу. Говорит, что ожидает меня, времяотвремени целует, а губки у нее холодные. Я об этом никому не произношу — опасаюсь, что, как Генку, упекут в дурдом. Где она до меня пальцами дотронется, там у меня синяки( тут Андрей стал демонстрировать родное тело, которое вправду было все в синяках, как какбудто его щипали). Я утрачиваю вес, не ем, у меня все болит, как у старика. Я опасаюсь вечера, поэтому что вечером после заката она постоянно прибывает ко мне. Я не могу взятьвтолк, отчего я ее вижу, а моя супруга и ее мама — нет».
Чтобы избавить Андрея, я ездила на то пространство, где было кладбище. Каждый день в движение 40 дней я читала заупокойные мольбы и провела все нужные ритуалы, чтоб дух погибших не терзали живых и не мстили им. Но до сих пор мне приходится чуять от людей, какие работают в районный клинике нашего городка, что времяотвремени там слышат звуки, напоминающие беседа или плач. Об этом мне разговаривали врачи — Смыслова, Захарова, Найдабекова и остальные. Больные, какие дремлют в корпусах больницы, молвят о том, что им снятся покойники. Андрей до сих пор жив, истина, он далековато уже не юный человек.
И еще некотороеколичество слов об данной районный клинике. По некий глупой случайности в одном корпусе размещена патологоанатомическая лаборатория, иными словами — морг, а за ее стеной располагаться родильное деление. И кто знает, не отыщет ли неприкаянная воротила новейший сосуд для себя в теле новорожденного младенца?..