Срочную служил ещё при совке, в Москве, в одном из министерских зданий. Сейчас уже все знают, что подвалы у таковых зданий огромные и глубочайшие. Вот и тот, где я служил, был глубочайший и чрезвычайно большущий. Туда даже опускались не на лифтах, а на эскалаторе, как в метро. Вход, естественно, по пропускам, двойной контроль.
В конце рабочего дня остаются лишь дежурные замены. Защитные двери задраиваются, такие двери ядерный удар держат. После этого вообщем никто в подпол ни зайти, ни вылезти из него не может без такого чтоб эксплуатационный дежурный не знал. У меня военный пост был свой: когда рабочий день заканчивается, лишь я и мой «второй номер» на посту оставались. Расположен пост так, что никто неприметно не подберется, благодарячему по вечерам мы тихо занимались своими делами: альбомы клеили, подшивались, чаи гоняли, «качались», всё такое.
В тот пир всё так и было. Все ушли, мы всё, что положено, сделали, нагрели чаю. Это был пир пятницы, дежурным по подвалу заступил обычный капитан, который замены не дёргал, и все полагались на субботнюю расслабуху. Тут нежданно объявился майор Рокотов. Позвонил с «нижней», повелел, чтоб подняли.
С офицерами-инженерами в подвале вообщем были остальные дела, чем в роте. Этим утомившись был пофигу. Работу свою делаешь, ну и храбрец, прочее не колышет. И поболтать «за жизнь» с ними разрешено было просто, и попросить что-нибудь. Так вот, Рокотов был неплохой шеф, без нищеты не придирался. Были у него, естественно, кой-какие «завихи», но у кого их не случается. А инженер он вправду был от Бога, это да. Хотелось бы поведать о нём пару историй, но совершенно невозможно.
Ну так вот. Поднялся майор. Гляжу, он в «оперативке», целый перепачканный, усталый и недовольный. Мы чаем его отпоили, расспросили. Майор произнес, что на далеком узле сломался один устройство. Механизм был достаточно элементарный, но двое моих сослуживцев-срочников неполадку аннулировать не сумели. Поэтому сам майор, шеф отделения, пошёл поглядеть, что там такое делается. Однако и он, провозившись практически два часа, не сумел взятьвтолк, отчего устройство не работает. Именно благодарячему он возвратился поздно, был усталый и недовольный.
Механизм этот был вспомогательным гаджетом, использовался изредка, необходимости безотлагательно его чинить не было. Майор попил чаю, повеселел, переоделся и ушёл домой. Я сам проводил его до выхода из подвала. Мы со «вторым» снова занялись своими делами.
Часа чрез полтора внезапно позвонил ассистент дежурного и спросил, ушёл ли майор Рокотов. Я опешил и произнес, что он ушёл уже практически два часа обратно. Помощник хмыкнул и положил трубку. Тогда я не придал нималейшего смысла этому звонку.
Через некотороеколичество минут ассистент позвонил опять и снова спросил, убежден ли я, что Рокотов покинул предмет. Я некотороеколичество напрягся, но снова подтвердил, что собственно проводил майора до самого выхода. Помощником был известный прапор, и я спросил его, в чём дело. Прапор ответил, что некто звонил с далекого узла, представился майором Рокотовым, попросил вручить кормление на далекий и положил трубку. На звонки КДП и вызовы ГГС далекий не отвечал.
На КДП следовательно, откуда идёт вызов, и ошибки быть не может. А далекий, он поэтому и именуется далеким, что топать до него более километра, элементарно так туда никто не сходит, и тем наиболее никому нет резона звонить оттуда дежурному и представляться майором Рокотовым. Кроме такого, вывод в посредник, который водит на далекий, после окончания рабочего дня перекрывался здоровенным гермозатвором, который раскрыть без ведома дежурного невозможно.
КДП опешил, но кормление на далекий подал. Мало ли, может, шибко занят был человек и до ГГС ему тянуться неохота. Хотя вобщем-то это серьёзное повреждение всех правил.
Ещё чрез тридцатьминут КДП снова стал названивать на далекий, но никто не ответил. КДП решил, что майор окончил свои дела и скинул. Про прикрытый затвор они почему-то не вспомнили. Тогда ассистент позвонил мне и от меня узнал, что Рокотов уже издавна ушёл домой. КДП не стал заморачиваться с нестыковками по времени, наверняка, решил, что я что-то напутал. А раз майор ушёл, дежурный отдалприказ сбросить кормление с далекого. При этом на далеком отключается объяснение и кормление устройств остаётся лишь дежурное. Почти сходу же после этого с далекого позвонил Рокотов, попросил опять кормление вручить, положил трубку и на вызовы более не отвечал. Тогда ассистент позвонил мне 2-ой раз. Я опять подтвердил, что сам видел, как майор ушёл. Помощник ничто не произнес и отключился. Я ничто не мог взятьвтолк.
Вообще в подпол было ещё два входа. Но один вообщем не для обычных людей и его чрезвычайно изредка раскрывали. Второй в это время был прикрыт. Да и вообщем войти в подпол без ведома дежурного невозможно, даже ежели бы майор захотел возвратиться. В роте охраны у меня были знакомые корефаны, я позвонил им в бюро пропусков, и они мне произнесли, что пропуск майора Рокотова сдан. Это означает, что в подвале его никоимобразом быть не может. При этом корефаны произнесли, что практически за минутку до меня звонил КДП и также увлекался, сдан ли пропуск Рокотова.
Я совершенно загрузился и стал мыслить, что всё это может означать. Вообще-то на далекий узел разрешено было угодить ещё 2-мя способами. Во-первых, тот километровый посредник кончался ещё одним здоровым гермозатвором, но его даже КДП без особенных разрешений раскрывать не мог. Во-вторых, на далеком был вывод из ещё 1-го нашего подвала. Самое обычное было поразмыслить, что некто значит из этого подвала, звонит с телефона на далеком в КДП и косит под майора Рокотова. Это бы всё объясняло. Но, во-первых, вывод из этого далекого подвала также был перекрыт ДЗГ под сигнализацией. Во-вторых, этот вывод находился в поле зрения дежурного по далекому подвалу, и даже ежели бы некто захотел раскрыть дверь, заклинив концевики, ему бы это не получилось изготовить незамеченным. В-третьих, это таккак не шарашкина контора какая-нибудь, и тут никому в голову не придёт острить такие шуточки с КДП.
Тут позвонил уже сам дежурный. Я уже заявлял, что он был обычный мужчина, со срочниками общался просто. Он, как традиционно, грубовато-шутливо поинтересовался, что это за ерунда проистекает с далеким и Рокотовым. Я произнес, что не врубаюсь, что проистекает, и не разумею, что от меня желают. Дежурный произнес, что ежели это шуточка, то он её оценил, но нефиг сгибать палку, и вообщем, хватит уже. Я снова произнес, что не разумею, что от меня желают, и что я и мой 2-ой номер видели, как Рокотов покинул предмет более 2-ух часов обратно, и я не знаю, кто звонит с далекого. Честно заявить, тогда я стал даже заподозрить, что КДП меня разыгрывает. Капитан был весельчак ещё тот, но не на замене же.
Тогда капитан произнес, что с далекого лишь что звонил майор Рокотов и потребовал отправить к нему меня, и чтоб я брал ремкомплект и комплект щупов из его стола. Тут я совершенно обалдел. Я произнес, что этого быть не может, поэтому что я звонил в бюро пропусков и знаю, что пропуск Рокотова сдан. Капитан помалкивал, а позже спросил, не считаю ли я, что он на пару с ассистентом совершенно двинулся. Да, я запамятовал заявить, что у майора был чрезвычайно типичный акцент, и даже по телефону его было тяжело с кем-то перепутать. Что касается пробела, то разрешено было доставить, что в конце рабочего дня, когда люд массой прёт, Рокотов мог возвратиться в подпол, уже сдав пропуск, поэтому что часовые его знали в лицо или элементарно могли прозевать.
Я произнес дежурному, что это законченно розыгрыш кого-либо с далекого подвала, но капитан ответил, что после другого звонка он попросил того дежурного испытать, имеется ли кто на далеком, и ему ответили, что никого нет. Капитан произнес, что ему позориться перед иным подразделением неохота, и чтоб я хватал ремкомплект, щупы и сходил на далекий поглядеть, что там такое.
Вообще-то я совершенное преимущество имел отрешиться, по аннотации я не имел права отлучаться с поста. Но, как я заявлял, с этим капитаном дела у меня были чрезвычайно отличные, мы немало раз друг друга выручали. Короче, охреневая, я брал ремкомлект, щупы и пошёл на далекий.
Да, запамятовал заявить. Ремкоплект – это элементарно сумка с ключами, отвёртками и иной мелочёвкой. А со щупами было ещё увлекательнее. Комплект щупов – это как швейцарский нож, лишь вместо лезвий железные пластинки разнообразной толщины. Нужен, чтоб зазоры верно упорядочить. Набор этот был зарыт в ворох бумаг в столе Рокотова, и ежели бы дежурный не произнес, где он, я сроду бы не отыскал.
Короче, захватил ещё фонарь и потопал на далекий. Идти нужно было чрез КДП, там меня подловили дежурный с ассистентом. Спросили, не увидел ли я что-нибудь необычного в поведении Рокотова. Я произнес, что ничто не увидел, несчитая такого, что тот смотрелся непривычно уставшим. Ещё раз произнес, что считаю звонки с далекого чьей-то дурацкой шуткой, поэтому что я вправду вполне был в этом убежден, и тащиться на далекий мне не чрезвычайно хотелось. Но дежурный произнес, что нужно посещать. Ну, я и пошёл…
Вообще, по юности когда-то все эти странности вособенности основательно не воспринимались. Но покуда топал до далекого, мне внезапно когда-то стало неспокойно на душе. Не знаю отчего. Надо заявить, что под землей я ощущал себя чрезвычайно тихо. Темных тоннелей не опасался, обожал сохраниться один в ночную замену, когда никого нет. В армии редко это удается и чрезвычайно ценится, чтоб одному быть. А тут вот прямо какое-то волнение победило. Я даже пробежал какую-то дробь пути, желая было неловко нестись, поэтому что препятствовала томная сумка с ключами.
Ходок, который вел к далекому, кончался вертикальным стволом высотой метров 20. Когда-то там был лифт, но позже его убрали, и подняться разрешено было лишь по лестнице. А вместо лифта установили тельфер, которым времяотвремени чрез былую шахту лифта спускали или поднимали различные грузы. Я поднялся по лестнице и увидел, что загородка, ограждающая шахту, открыта. Это было особенно, так могло быть, лишь ежели собирались чего-нибудь спускать в шахту. Майора следовательно не было. От этого места посредник шел далее ещё возле пятидесяти метров и достаточно круто заворачивал вправо, благодарячему я подумал, что Рокотов где-то далее. Мне внезапно почему-то стало совершенно неуютно. Не то чтоб ужасно, а неуютно. Я не выдержал и шумно позвал майора. Никто не ответил. Я заглянул в помещение, где был установлен устройство. Там также никого не было, но свет горел. Шкаф был раскрыт, и методика отчасти разобрана. Я погасил свет и получился. Закрыл загородку шахты и пошел далее.
Телефон, по которому я обязан был позвонить в КДП, находился практически в самом конце ходка. Но там также никого не было. Вот тут мне, истина, стало ужасно. Не знаю отчего. Помню, подумал, что это некая подлянка со стороны дежурного. Но капитан был обычный мужчина, да и не пространство тут для таковых шуток. От ужаса я включил фонарь, желая объяснение было полностью достаточное. Вспомнил про открытую загородку и ужаснулся, что майор мог случаем упасть книзу. Я возвратился к шахте и посветил книзу, но шахта была пустая. Несколько раз во всю глотку позвал майора, но никто не откликнулся. Я возвратился к телефону, позвонил дежурному и произнес, что на далеком никого нет.
Капитан достаточно продолжительно безмолвствовал, а позже спросил, куда девался Рокотов. Я ответил, что не могу ведать. Капитан спросил, буквально ли я его не повстречал по пути. Я побожился, что не видел майора с тех пор, как он переоделся и пошел на вывод. Дежурный матюкнулся и отдалприказ ворачиваться. Я положил трубку и пошёл к лестнице. И тут внезапно услышал, как спереди заскрипела загородка шахты. Когда ее открываешь, у нее звук таковой необыкновенный, и сеточка еще так типично дребезжит, спутать ни с чем невозможно. Я когда-то сходу утих: означает, нашелся мой майор. Вышел вследствии поворота и воистину увидел майора. Загородка шахты вправду была открыта, и майор стоял прямо у самого края ко мне спиной. Освещение было полностью достаточное, и с расстояния метров в 30 я не мог ошибиться. Я обрадованно закричал, майор услышал и обернулся, продолжая торчать у самого края шахты. Он был в оперативке, и у меня еще мелькнула мысль, где это он успел переодеться. Я отлично видел его лицо, даже смог рассмотреть, как он улыбнулся, когда меня увидел. Ничего необыкновенного в его наружности и поведении не было. Я совершенно уж утих и сбавил шаг. Тут майор внезапно медлительно поднял руки над башкой, как по команде “руки вверх”, и медлительно начал заваливаться обратно. Я даже не сходу сообразил, что проистекает. Он глядел на меня, тихо усмехался и медлительно заваливался обратно. Я заорал и кинулся к нему, но не успел. На моих очах майор Рокотов упал в открытую шахту.
До шахты я не добежал, меня какбудто паралич хватил некий. Какое-то время я по-настоящему не мог пошевелиться и слышал, как майор без одного клика летит книзу, цепляясь за огораживание шахты. Потом снизу послышался удар. Я побежал книзу по лестнице. В конце концов, вышина не таковая уж крупная, майор мог притупить падение, цепляясь за обрешетку шахты, и сохраняться. По-хорошему, мне надеялось поначалу уведомить о ЧП дежурного и начать содействие, но тогда мне это и в голову не пришло. Мозг вообщем как бы отключился, я все делал на автомате.
Я убежал по лестнице. Пока возился с достаточно медленный щеколдой и раскрывал нижние двери в шахту, задумывался, сердечко из груди выпрыгнет. Открыл, а там нет никого. Тут мне показалось, что у меня крыша поехала. Какое-то странное чувство накатило, как какбудто это всё во сне или не со мной проистекает. Я поглядел кверху, внезапно майору все-же получилось за кое-что зацепиться. Ограждение шахты было изготовлено из обыденных швеллеров и сетки-рабицы. Света в стволе было не чрезвычайно немало, но полностью довольно, чтоб увидеть, что майор нигде не зацепился и что в шахте никого нет. Сначала я жутко обрадовался. Если в шахте никого нет, означает, Рокотов не свалился и не разбился. А куда он тогда делся, я таккак своими очами видел, как он падал. Слышал, как он падал и как решётка дребезжала. Я во всю глотку стал манить майора, выражений не избирал. ныне я размышляю, что это уже истерика была. Меня трясло, и глас срывался. Но никто не ответил. Тишина абсолютная. Только слышно, как лампы гудят и кровь в висках стучит.
Тут мне стало по-настоящему ужасно. Это был не тот боязнь, когда я видел, как майор упал в шахту. Это было кое-что совершенно иное, не знаю, как это обрисовать. Это ужас, который не в голове, а где-то в животе или в позвоночнике. Одна лишь мысль – нестись. Я так никогда в жизни не носился. Остановился, лишь когда добежал. Тут уже ясно, люди вблизи, немного отпустило, отдышался чуть-чуть. Постепенно стал смыслить. Только что тут сообразишь. Если идти на КДП, то что произносить дежурному? Не скажешь таккак, что видел, как майор в шахту свалился, а позже испарился. А чтоб возвратиться обратно и ещё раз всё оглядеть повнимательнее, мне элементарно ужасно становилось от одной идеи. А ежели заявить, что не видел ничто, также ужасно, внезапно с майором и истина гроза, и ему содействие необходима. Как я не свихнулся в тот момент, сам не знаю. Короче, решил идти к дежурному, заявить, что на далеком вырубило свет и необходимо ещё раз всё оглядеть, и чтоб он кого-нибудь иного выслал.
Добрёл до КДП. Всего трясёт, лапти подкашиваются. Дежурный с ассистентом на меня уставились, глаза вытаращили. Вид у меня, вероятно, тот ещё был. Спрашивают, что случалось, а у меня гортань схватило, ни слова выжать не могу. Сразу из головы вылетело, что заявить намеревался, перед очами так и стоит, как майор в шахту валится. Кое-как прохрипел лишь «Рокотов», и не могу более ничто заявить. Прапор-помощник ухмыльнулся и произнес, что всё привычно с Рокотовым. Оказалось, что после моего звонка с далекого они набрали муниципальный номер майора, и им сам Рокотов и ответил. Майор уже издавна был дома и шибко опешил их звонку. Он подтвердил, что в этот день вправду прогуливался глядеть устройство на далеком узле. Неисправность оказалось некая хитрая, благодарячему до конца рабочего дня отремонтировать не смог и собирается доделать завтра.
Тут я вообщем закончил чего-нибудь воспринимать. Чего же я тогда на дальнем-то видел? Или у меня крыша поехала? Дежурный с ассистентом, на меня смотря, сообразили, что что-то со мной не то, стали приставать с вопросами. А я не знаю, что ответствовать. И тут меня ещё угораздило спросить, кто же тогда с далекого звонил, ежели майор издавна дома.
Гляжу, капитан поскучнел и произнес, что с данными шутниками они разберутся. А прапор внезапно именовал меня по имени и спросил, что со мной приключилось на далеком, отчего я таковой взъерошенный, без пилотки, и где ремкоплект. Я лишь тут увидел, что я и истина без пилотки и сумки, лишь включенный фонарь в руке зажат. А что произносить, не знаю. Сказать, что видел, как майор в шахту падает, так со смен попрут без дискуссий. А мне служить-то совершенно мало осталось. Капитан, аналогично, сомнения мои поймал. Не ссы, произносит, рассказывай, что было. Никто ничто не выяснит, всё меж нами остается. Мне внезапно почему-то сходу проще стало. В детали не вдавался. Сказал, что уже после такого, как доложил на КДП, что на далеком никого нет, мне показалось, что увидел майора. Но когда поближе подошел, то на том месте никого не было. Тут мне что-то ужасно стало. Мол, один, углубленно под землей, мрачно. До обитаемых мест километр по тёмному ходку топать. Нервы, короче, не выдержали. Вообще-то я и не соврал ни слова, лишь не произнес, что привиделось, как майор в шахту упал.
Дежурные переглянулись, капитан сунул мне кружку с чаем, повелел сидеть бесшумно, а сам с ассистентом ушёл в комнату отдыха. Дверь они прикрыли и там некотороеколичество минут о чем-то разговаривали. Я пил чай, вкуса не ощущал. В голове какбудто предохранитель перегорел. Почти утих уже, лишь боязнь никоимобразом не проходила, касса в руках ходила ходуном. Тут внезапно вижу, что на пульте на коммутаторе у дежурного клавиша мигает. И вот гляжу я на эту клавишу мигающую, и что-то снова делается мне неспокойно. Дежурные за дверью бубнят, а клавиша все мигает. Я не выдержал, поднялся и посмотрел, откуда вызов. Вызов был с далекого. Я позвал капитана. Ввалились дежурные. Уставились на меня. Я кивнул на пульт. Помощник тут же врубил громкую ассоциация. Из динамиков раздался мягенький милый шум с какими-то посвистами. Это вообщем было удивительно, поэтому что ассоциация в подвале была элементарно отличная. Мы, когда к знакомым девчонкам с узла связи носились домой позвонить, так слышимость была, как из соседней комнаты. А тут шум некий и свист. Помощник некотороеколичество раз потребовал от звонящего представиться, и внезапно через шум и посвисты отчетливо и светло донеслись слова «на треугольнике не запускать». Выговор был чрезвычайно подобен на акцент майора Рокотова. Потом вызов гас.
Помощник тут же стал соединяться с далеким по ГГС, но без толку. Мне снова стало ужасно, не знаю отчего. Капитан взбеленился, я никогда его таковым не видел. Он стал куда-то звонить, ругался, выражений не избирал, клялся, что всех похоронит за такие шуточки. Потом вспомнил обо мне, произнес, что со замены меня снимает, чтоб я топал в роту и молчал. Я заартачился, стал артачиться. Потому что сбросить дежурного со замены – это ужасный залёт, а я никакой вины за собой не видел. Капитан произнес, чтоб я не ссал, вверх станет доложено, что я типа исполнял особенные задания дежурного и по технике сохранности мне положен отдых. Обещал увольнительных, ежели буду молчать, и всё такое. Вообще, я и сам уже сообразил, что толку от меня в таком состоянии на замене станет мало, и, дождавшись сменщика, ущел в роту.
Дежурный по роте уже был в курсе, спросил лишь, как я, активный, нет. Ещё произнес, что велено меня до обеда не пробуждать. Думал, не засну, но отрубился сходу.
Перед обедом меня растолкал дежурный, произнес, что в отделе ЧП, умер майор Рокотов. Упал в шахту лифта на далеком узле и разбился. Странно, но в этот момент никаких особых эмоций я не проверил. То ли спросонья, то ли элементарно выгорело все внутри.
Пришли наши из отдела. Рассказали, что с утра майор говорил по телефону с дежурным, и этот беседа его ужасно развеселил. Он брал ефрейтора Грицюка, такого самого воина, который не сумел отремонтировать устройство на далеком, и произнес, что они сходят на далекий заканчивать ремонт. Из отдела они вышли совместно, но позже Рокотов зашел на КДП, а Грицюку произнес идти на далекий и там его ожидать. По пути на далекий Грицюк повстречал мужчин из иного отдела, они зацепились языками и проболтали минут 5. Вообще, от данных мужчин и стало понятно, что Рокотов замешкался на КДП, а Грицюк пошел на далекий один. Где-то чрез час в доли поднялся ужасный шухер, с ментами, прокуратурой, особистами, командирами различного уровня. Грицюка вывел начкар и отвел в штаб. Ещё чрез час подняли прикрытые плащами ОЗК носилки. Потом целый батальон согнали в клоб, комбат официально сказал нам о несчастливом случае, на вопрос о Грицюке произнес, что он покуда проходит как очевидец, но до выяснения событий станет держаться разъединенно. Потом основной инженер продолжительно распинался о технике сохранности, и все такое.
Перед самым отбоем меня вызвали к дежурному по доли. Дежурный повелел заглянуть в офицерскую курилку. В курилке меня ожидали сменившиеся с дежурства капитан и прапор. Выглядели оба неважно. Поинтересовались, как я. Сказал, что всё в порядке. Помолчали. Наконец, капитан произнес, что, мол, вон оно как дело повернулось. Называл по имени. Попросил поведать, что на самом деле вечером на далеком приключилось. Не нажимал, элементарно попросил. Почему-то я и не подумал артачиться, а поведал всё, как было. Ну, или как оно мне привиделось. Думал, тяжко станет. Нет, когда-то совершенно тихо вышло поведать, какбудто не со мной это было, а рассказ некий пересказывал. Дежурные глаз с меня не сводили, любое словечко ловили. Когда дошел до такого места, как майор падал, впервыйраз увидел, как лица каменеют от кошмара. Такое в кино не увидишь. Вроде бы ничто вособенности в лице не изменяется, не корчит его, не перекашивает. Но вот лишь что лицо было хмурое и напряжённое, но живое. И внезапно разом – бац, и каменеет, мертвое делается. Не знаю, как это обрисовать. Я даже остановился на полуслове, так меня эта смена поразила. Первым прапорщик возродился, кивнул и произнес, чтоб далее говорил. Капитан так и сидел окаменевший. Зрелище было жутковатое, и я пытался на него не глядеть. Закончил я говорить. Какое-то время сидели неговорянислова, курили. Потом прапор спросил, что сейчас делать. Капитан криво ухмыльнулся и произнес, что ни хрена тут не поделаешь. Прапор кивнул в мою сторону и спросил, как быть со мной. Капитан произнес, что он может мне поведать, ежели желает, и ежели я захочу. И ушел. А прапор спросил, хочу ли я ведать, что приключилось с майором Рокотовым. Точно незабываю, мне почему-то чрезвычайно не хотелось, чтоб он мне это говорил. Но я всё одинаково кивнул, и прапор поведало вот что.
С утра дежурный побеседовал с Рокотовым и осторожно поведал ему о вечерних событиях, чем чрезвычайно насмешил майора. Рокотов всерьёз всё это не воспринял, и в результате они даже повздорили. Капитан категорично запретил майору трогаться на далекий одному и потребовал, чтоб работы были официально зарегистрированы. Удивленный майор выслал на далекий Грицюка, а сам по пути зашел на КДП, где у них с капитаном свершилась обстоятельная разговор, к концу которой майор закончил улыбаться.
Особенно его поразили две вещи. Во-первых, комплект щупов, о котором была стиль в предпоследнем звонке с далекого, был собственным инвентарем Рокотова, он принёс его только вчера, хватал с собой на далекий и после оставил в собственном столе, умышленно зарыв в бумагах, чтоб никто не спёр. То имеется о том, что в столе Рокотова располагаться комплект щупов, ведать никто не мог. Тем наиболее об этом не мог ведать шутник, который звонил с далекого.
Во-вторых, выдумка «на треугольнике не запускать», которую мы слышали в крайнем звонке с далекого, имела определенный значение. Дело было в том, что поломка механизма на далеком, с которой разбирался майор Рокотов, проявлялась лишь тогда, когда обмотки электродвигателя переключались на схему «треугольник». Но об этом Рокотов никому не заявлял – в том числе и мне.
Дежурный подозревал было меня. Но с майором у меня были чрезвычайно отличные собственные дела, я даже домой к нему в Солнцево в краски ездил в сокращение, и он за меня заступился. Но посулил вечером зайти в роту и побеседовать со мной. На том и порешили, и Рокотов ушел на далекий, где его уже ожидал ефрейтор Грицюк.
Через 20 минут с далекого позвонил Грицюк и доложил, что майор Рокотов лишь что на его очах свалился в шахту лифта на далеком узле, умолял поддержке и узнавал, что делать. Капитан повелел ничто не делать, к шахте не близиться, от телефона не отступать и ожидать спасательную команду. Когда чрез некотороеколичество минут спасатели во голове с дежурным прибыли к стволу на расправе и открыли запертые двери шахты, они истина отыскали на полу тело майора Рокотова. Вывернутые рукииноги и разбитый череп очевидно разговаривали, что он свалился в шахту сверху. Наверху нашли чуть живого ефрейтора Грицюка, всё ещё сжимавшего в руке трубку телефона. Капитан запретил что-либо касаться, немедленно выслал спасателей на расправе назад, связался с ассистентом и повелел доносить вверх. Потом потребовал у Грицюка говорить все, как было. Грицюк поведал, что он пришел минут на 10 ранее Рокотова и, подождав мало, решил зайти за разворот и покурить, чтоб майор, когда придёт, не ощутил аромат дыма. Когда он уже делал заключительную затяжку, он услышал скрип отодвигаемой загородки шахты. Грицюк скоро затоптал бычок и пошел к шахте. Выйдя вследствии поворота, он увидел майора, стоявшего к нему спиной на самом краю раскрытой шахты. Грицюк желал было окликнуть майора, но побоялся, что тот может от неожиданности свалиться. Грицюк поведал, что в тот момент ему показалось, что откуда-то вследствии спины некто окликнул майора. Он даже повернулся, но никого не увидел. Когда он снова поглядел на майора, тот уже стоял к нему лицом, глядел куда-то чрез него и усмехался. Потом майор медлительно поднял руки, как какбудто по команде “руки вверх”, и медлительно повалился спиной в шахту. Грицюк кинулся к телефону, доложил на КДП о происшествии и до прибытия дежурного от телефона не отступал.
Я выслушал этот рассказ практически равнодушно, безо каждого переживания. Наверное, рассудок было уже неспособно отвечать на эту чертовщину. А может быть, я элементарно знал, что мне скажут. Кое-как попрощался с прапором и ушёл в роту.
Следствие было недолгим. Экспертиза установила, что в момент удара о пол шахты Рокотов был жив, отпечатков остальных повреждений не отыскали. Не отыскали отпечатков алкоголя и наркотических средств. Мотивов к самоубийству также не отыскали, списали все на несчастный вариант. Грицюк проходил по занятию очевидцем, но в доли он более не возникал. Что с ним стало далее, я не знаю.
Конечно, звёзд полетело немало. Выгнали руководителя отдела, сняли командира подразделения. Дежурный и ассистент избавлялись взысканиями, желая упрекнуть их, в общем, было не в чем, поэтому что работы в тот день были соответствующим образом оформлены и зарегистрированы. Но на дежурство оба более не прогуливались, в быстром времени капитан уволился, а прапор перевелся в Чехов.
Я отошёл достаточно скоро. Всё-таки юный был, психика ещё была здоровенная. Поначалу была некая безразличие, которая не давала думать о том, что это было. Потом были различные идеи, но и это прошло. На замены я бродить не закончил, подпол меня всееще не стращал, я немало раз прогуливался на далекий, умышленно оставался там один, но ничто пугающего ни разу не почувствовал. Капитан и прапор, покуда ещё были в доли, пробовали вмешивать со мной дискуссии на эту тему, но я этого всяко избегал, и они скоро отстали.
Я человек обычный. Долго ломать себе голову над различными непонятками не в моих правилах. Как это в армейке разговаривали – день прошёл, да и хер с ним. Потом был дембель, близкий дом, возлюбленная девчонка, бракосочетание. Сын родился. Ну и вульгарна рядовая жизнь собственным чередом.
Контактов с армейскими товарищами пытался не терять. Тем наиболее, что почтивсе с Донбасса. То я к ним в краски, то они ко мне. Много лет с тех пор прошло.
И вот единожды позвонил я одному приятелю в Луганск, а в трубке странный таковой шум. Я даже не сходу сообразил, с что мне этот шум знаком, а внутри всё уже когда-то в комок сжалось. Спокойный таковой шум, даже милый, с таковыми посвистами, какбудто тушкан свистит. А мне внезапно ужасно стало. Трубку кинул, опять перезвонил, опять тот же шум. Позвонил по иным номерам, в Луганск, Мариуполь, Киев. Там всё привычно. Или отвечают, или гудки и обыденный звук. А когда товарища набираю, то этот веселый шум с посвистами. Тогда внезапно и вспомнил я КДП и этот звонок с далекого, и этот шум и посвисты. Чего-то подсел на измену. Дозвонился всё же до товарища, спросил, как дела. Тот радостный, произносит, всё отлично. Завтра на женитьбу к племяннику идёт. Хрен его знает, что мне в голову стукнуло, я внезапно стал его отговаривать. Приятель охренел, произносит, ты что, мол, свихнулся? А мне что ему ответствовать, что шум в телефоне не приглянулся?
Короче, товарища на свадьбе пырнули ножом, и он умер на последующий день.
Я благодарячему и не обожаю по телефону говорить, всё более СМСками.