Кровь Барыни - самые страшные истории в мире из реальной жизни > Страшные истории > Про болезни, больницу, морг > Запоздалая исповедь

Запоздалая исповедь

Знакомство со строительством вышло как раз в армии на Байкало – Амурской Магистрали, куда направил меня, шибко обиженный мной же, военком.

Я был женат с шестнадцати лет и к 18-ти, моей дочери, было уже более года. Сердобольный военком не желал меня посылать на службу из хороших побуждений, но когда подошёл мой срок призыва, моих друзей забирали, а моё дело куда – то пропало. Я обратился к другу, работавшему в КГБ, и он посодействовал мне не приставать от собственных сверстников. В те эпохи, не работать в армии, было постыдно. Непонятый военком посулил мне, что направит меня туда, откуда ежели я и вернусь, то буду вспоминать всю оставшуюся жизнь проведённые годы на службе, и не оцененную мной, его признательность по отношению ко мне.

Я почему-то сходу решил, что окажусь в Афганистане, откуда уже прибывали ребята в цинковых гробах, и это событие придавало мне эмоция романтики. А когда за мной персонально приехал в Егоршино на призывной пункт, шибко опьяненный лейтенант, я с гордостью прошёл мимо всех бессчетных групп сотоварищей, удерживая собственного, во хмелю, провождающего под руку, с безусловной полнойуверенностью, что я еду на войну. В то время в России укрывали о боевых деяниях на Ближнем Востоке и даже за дискуссии на эту тему могли высадить. Шёл 1980 год.

В аэропорту Кольцова Свердловской области, мало проспавшись но всё ещё в сильном хмелю, офицер неговорянислова достал мои и свои бумаги, потом собрал из всех карманов средства и передал всё мне на сохранение. Из найденных в документах билетов я сообразил, что летим мы в Читу, потом поездом в Сковородино от туда в Тынду, где нас ожидает вертолёт. Я спросил его бесшумно:

– Потом в Афган?

– Узнаешь на месте, ты лишь не потеряй меня себя и бумаги. – ответил он не желая говорить. И это была его первая и крайняя выдумка за всё наше с ним знакомство. С собой у него была сетка в которой было 8 бутылок водки «Старка» и две полукилограммовых консервированныепродукты свиной тушенки. Когда он просыпался в дороге то из горлышка выпивал гладко одну треть бутылки одниммахом, хватал в руки банку консервированныепродукты, морщась от выпитой водки, доставал банку тушёнки, озирался по граням, разумел что задачка раскрыть закуску не выполнима, кидал банку назад в авоську, виновато бросал взор на меня, и скоро засыпал, не доставляя никаких заморочек во время сна, ни мне, ни окружающим. Разве что, как груз, лейтенант был чрезвычайно не удобен, и я всю путь упоминал шутку, про ручку пришитую на спине супруга алкаша разумной супругой.

До места добирались недельку.

Вертолёт, крайний наш транспорт, приземлился в посёлке Верхне Зейск, Амурской области. Триста двадцатый километр восточного участка Байкало -Амурской Магистрали. Боевые друзья моего провождающего, два синяка в форме офицеров, брали на руки и вынесли моего командира прямо из вертолета. Меня же встречал высочайший, шибко негодный, и также шибко опьяневший капитан.

– С прибытием на пространство службы. – заплетающимся языком приветствовал он меня. – Давай сюда свои бумаги и лезь в кузов грузовика.

Это не Афганистан, расстраивался я, но непродолжительно, практически час полтора не более, покуда мы не доехали до ворот доли. ЗиЛок остановился и капитан крикнул:

– Вылазь, приехали!

Я спрыгнул. Капитан подошёл ко мне, достал пачку папирос «Беломор канал», внимательно поглядел мне в глаза и произнес:

– Вот тут ты проведёшь крайние два года собственной жизни. – Сказал он, как то бесшумно, искренне, с сожалением, и не отводя мутного взора начал разминать в пальцах папиросу. В этот момент я обернулся и увидел, что с боку в направленности соседней доли, прихрамывая чуть идёт низкого роста, человек. Он был какой-никакой то целый полностью чёрный, как трубочист, лишь бросалось в глаза, что одна нога у него была одета в валенок, а иная замотана в полиэтиленовый пакет поверх лохмотьев. Он волок за проволоку прямо по грязному снегу автодороги четверть отрубленной свиной гаси. Капитан словив мой испугано-заинтересованный взор окрикнул идущего.

– Товарищ борец!!! На … ты полиэтилен намотал?! Тебе таккак ненадежно идти! Целый день, с этим кусочком будешь бродить! Хромать туда – сюда! Оставишь войска без обеда, снова всё ночь тебя … будут! Урод, ЧМО в ж.. е лапти!!!

Человечек никоимобразом не отреагировал, даже не повернул головы и продолжал бесшумно передвигаться, как зомби, к некий собственной лишь ему понятной цели, нездорово приступая на отмороженную ногу и с огромным трудом подтаскивая за собой дробь нечистой, тяжкой свиной гаси. Только шибко присмотревшись к его одежде, разрешено было рассмотреть чуть проступающий зелёный краска армейского обмундирования.

– Вот, твой брат железнодорожник главного года службы. Советская, б…ь, боевая опасность! – объяснил мне капитан и вкусно затянувшись папиросным дымом повёл меня на местность доли.

За моей спиной громко лязгнули стальные ворота. Передо мной стояли три заснеженные одноэтажных дома, готовый капитан на 20 градусном холоде с фуражкой на затылке как у смелого матроса, а на контрасте с белоснежным снегом грязно-чёрные силуэты боец как крысы снующих то тут – то там.

– Ну, что? Добро даровать, приятель боец! – бесшумно буркнул я себе под нос.

Это была ещё не работа, это была учебная дробь где мы новобранцы проходили полуторамесячный курс юного воина. Там ещё насыщали три раза в день и ночами спали, любой на собственной постели. Всё прочее время проводили в бору пострадавшем от пожара. Пилили деревья, там же распиливали стволы на 2-ух метровые брёвна и перетаскивали их на себе к авто дороге, окружающей в 5 километрах от пожарища, укладывая в схожесть тротуара. Становиться понятным, отчего все воины были чёрные. Обугленные стволы деревьев пилились ручными двуручными пилами и перетаскивались на себе, уголь от обгоревших стволов превращал одежду и тело в единственный угольный и шибко, до крови, чешущейся монолит.

Первый мой строительный эксперимент дал чувство, что я буду учиться в жизни чем угодно, лишь не обладать дела к схожим действиям. Казалось, чрез полтора месяца всё это стройку закончиться и позже начнётся иная, обычная работа.

По истечению полутора месяцев нам отдали вероятность отмыться и постирать форму, вывели перед домами, вынесли один робот и передовая эту диковинную «игрушку» из рук в руки, мы по очереди прочитали контент военной присяги. С этого момента, разрешено было именовать себя боевым строителем Железнодорожных войск Советской армии. На БАМе, восточный участок был лишён какой-никакой бы то ни было инфраструктуры, в связи с этим боевые строители водили работы в местах где не могли действовать комсомольские отряды и ЗК( Заключённые). Меня же угораздило угодить в особенный отдел на ковёр к особисту, после такого как я выложил изумление к высококачественной импортной авто технике и заявил во всеуслышенье, что у нас никогда не научаться делать в стране что-то схожее. Три дня майор особенного отдела, прослушивал мои откровения в адрес Советской реальности. Исписав немало листов, в конце разорвал их на моих очах, подошёл к карте Советского союза, ткнул в неё пальцем и произнес:

– Это большая государство, сын, и у неё немало заморочек, но произносить в слух о них не нужно. Только поэтому, что у тебя супруга и дочь, я тебя не посажу, но, что бы ограничить твоё общение, отправим тебя работать подальше от всех. ” И я попал.

Попал в немногочисленную группу «особо» отличившихся. Наркоман Вова с Кавказа, три брата с западной Украины, не желавшие отрешиться от обычаев вероисповедания, Алик, большой человек с гор Азербайджана, действительно не знавший языка и не понимающий, как его вывезли из аула, крымчанин Рафик успевший спрятаться в армии от следствия за кража и грабёж, ещё 8 человек из различных республик, со каждыми физиологическими и умственными отклонениями, не совместимыми не лишь со службой в армии, но и требующие неизменного мед изолированного стационарного ухода. Вот таковая собралась компашка отребья, которое нужно выключать в тайге от обычных людей и вероятных проверяющих.

Такие группы создавались при всякой доли. Перед нами стояла задачка обустройства в точке, куда в будущем придёт по зимнику автодорога и сумеют приходить строй подразделения войск. За три месяца мы в критериях дикой тайги, расчищали поляну, рубили лес и собирали стенки домов обтягивая их брезентом. За это время к нам пробивались авто дорожники, продолжали облагораживание, а нас забрасывали на последующую точку.

Три брата с Украины имели хоть какое – то понятие о том, как выложить из стволов деревьев стенки, обо всём остальном догадывались совместно. Что разрешено имеется в тайге, как согреваться, как лечиться, как не сгнить от грязи, как сберечь тело погибшего бойца в жару. Помимо строительной практики, мы научились сколачивать гробы из подручных материалов. Взамен ушедших, присылали новейших. Гибли мужчины лишь поэтому, что они не обязаны были очутиться в армии. Это причина на совести тех военкомов, какие в погоне за планом призыва, высылали нездоровых и физиологически негодных деток, так же на совести офицеров, к которым поступали эти детки в дробь, не желали напрягать себя, чтоб возвратить их назад, и высылали их с глаз подальше, обрекая на точную погибель в мирное время. Эпилепсия, рана желудка, шизофрения, туберкулёз, сифилис и ещё остальные, не так очевидно видимые, болезни какие присутствовали у погибших в тайге юных мужчин. Отсутствие настоящей еды, холод, антисанитария, тяжёлый физический труд, редкостный сон, вособенности в первый год службы, неорганизованность и издевательства в условии совершенного отсутствия офицерского состава – все эти условия непереносимы даже для приготовленного зрелого человека, а нам было по восемнадцать и лишь инстинкт самосохранения помогал прогонять. Всё, что не убивает, закаляет.

Я не согласен с этим утверждением. Можно жить физиологически, но психика остаётся исколоченной на всё жизнь. Нас было 24, возвратилось 8.

Каждый выживал, как мог.

Уверен, любой из уцелевших упоминает этот период про себя, но так же убежден никто не желает столкнуться, даже спустя столько время, поэтому, что не сможем глядеть друг другу в глаза, конкретно по фактору такого, что «Каждый выживал как мог».

Нам пришлось испытать, но совесть не даёт спокойствия. И лишь с годами затевает прибывать неуверенно мысль – а может мы и не повинны были?

Вот таковой первый строительный эксперимент. Наверное, расписывая любой тот день, разрешено составить книжку, но это станет книжка сумасшедшего, увлекательная разве что моему лечащему доктору психоаналитику и может ещё другу живущему в дальней Америке и время от времени нуждающемуся в ужасных историях о России для треволнения стрессов связанных с сложный жизнью в эмиграции.

Эдвард Пантюхов, с тоской и нелюбовью к прошлому и истинному государствоустройству на моей Родине. Время идёт, а ни царапина не изменяется.

Оставить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *