Аналогичных историй очень много, но я уверена, что моя – не одна и та же история, ходящая по кругу, а совершенно иная. Да и все эти байки, такие похожие, случались с разными людьми, в разное время и в разных местах. Много в ней подробностей и отличий, порой смешных, порой – грустных и страшных. Впрочем, частота этих «случаев» вполне объяснима: происходили эти загадочные страшилки со вдовами. А кто является самым привлекательным для проделок нечисти? Только женщина, потерявшая мужа, одинокая, отчаявшаяся, скорбящая не в меру.
У Зинаиды умер муж. Она не была молодухой, но и в старухи тоже записывать рано. Так себе, баба средних лет. Детей они с мужем не нажили, или как говорили люди, Бог не дал. Что с мужиком стряслось – не знаю: может погиб, может от болезни скончался, но только это уже не важно. Главное, вдова безутешная осталась одна – одинешенька на белом свете. Прошло немного времени, Зинаида очень горевала и на кладбище дорожку протоптала. Ходит чуть ли не каждый день, плачет, на судьбу свою жалуется: «Что ж ты меня, родненький, одну оставил!!!». Совсем баба извелась. Была пышная да румяная – кровь с молоком, а тут вся иссохла , осунулась, просто в старуху превращаться начала. Бабки шептаться стали по дворам: «Ой, беду накличет на себя!». Кроме подруги Агафьи никого у горемыки не было, да и она ничего сделать не могла.
Прошло еще немного времени. Стали с Зинаидой перемены происходить. Перестала она вдруг на кладбище ходить. Но стала какая-то чудная: глаза блестят неестественно, рот в улыбке растянут, молчит, никого не замечает, и иногда даже с собой разговаривает или песню мурлычет под нос. Совсем народ дивиться стал про себя на тетку: не с ума ли съехала Зинаида?
Агафья тоже руками разводит: то подружка рыдала день и ночь, то вдруг, как шальная, бродит, песни распевает. В чем причина перемен? И так Агафья подойдет, и сяк подступится – не клеится разговор. Дальше – больше, Зинаида даже в дом перестала подругу звать, будто там у нее сокровища завелись такие, что показать боится. А вот когда Зинаида отказалась в церковь ходить, не выдержала Агафья, позвала подругу к себе да и приперла ее к стенке:
– Рассказывай давай, Зинка, что творится у тебя?
Зинка глядит лукаво, улыбается:
– Что тебе, Агашка, завидно?
– Да чему завидовать-то? Глянь на себя! Кожа да кости! В церковь не ходишь…
А Зинка как зашипит на нее:
-Т-с-с-с! Тихо ты, чего орешь, услышит – рассердится!
Агаша глаза выпучила, чуть с табурета не свалилась:
-Кто? Кто рассердится?
– Да Ванька мой! Не разрешает он мне в церковь ходить! И крест не разрешает носить!
Ну, подумала Агата: «Точно Зина сдурела! Ванька-то помер, забыла она что ли?»
И начала говорить с подругой, как со слабоумной:
– Зинушка, да ты что? Запамятовала? Ванюшка умер недавно…
Зинка рукой махнула:
– Не говори, если не знаешь. Жив он! Каждый день ко мне ходит. Люблю я его, вот он и вернулся!
Тут Зинку совсем прорвало:
– Каждую ночь приходит. Не пустой, с подарками: пряниками, калачами сдобными. Чай мы пьем до третьих петухов. Не веришь? А вот приходи сегодня к ночи, я тебя спрячу, сама посмотришь!
Агаша была не робкого десятка, но поначалу струхнула малость. Потом подумала: «Божье слово со мной. Бог не оставит. Надо идти».
Пришла за час до полуночи. Испугалась с начала: в доме ни одной иконы нет, Зинка все попрятала, как «Иван» велел. Спряталась Агашка на печи, а Зинаиде – хоть бы хны: прихорашивается, наряжается; бусы надела, кофту нацепила с вырезом глубоким, косу расплела и песни поет вполголоса.
В полночь раздался стук в дверь. У Агафьи от неожиданности чуть душа в пятки не провалилась. Задернула она занавесочку и сидит, не дышит. Услышала, как поздоровался Иван. «Батюшки, – думает Агаша, – а голос-то и впрямь Ванькин». Услышала шаги: к столу проходят, рассаживаются, разговоры ведут. Долго миловались, голубчики, а Агаша с перепугу счет времени потеряла, думает все: «Как же так? Сама видала, как Ваньку схоронили, да пол деревни видало, а он тут себе, вернулся?». Голос голосом, но решила Агата собственными глазами посмотреть, действительно ли это Иван? Стала потихоньку занавесочку отворачивать, подумалось подруге: «Что-то темно как в избе, все лампы Зинаида погасила что ли?». Выглядывает в щелочку: нет, на столе лампа стоит керосиновая, стол ярко освещает, сидят за столом супружники, рядом с Зинкой мужнины дары лежат: хлебы свежие, пряники. Пригляделась Агашка: вроде Ванька за столом… Точно! Да иди ты! Иван умерший живехонек сидит, на жену смотрит, только огоньки от лампы в глазах отражаются! Отражаются… посмотрела Агашка на стену-то, а там… тень от мужика лампа отбрасывает, только не человек там вовсе: уши по-козлиному в стороны оттопырены, а на голове – рога!!!
Чуть с печки Агаша не ухнула вниз. Хотела заорать, да язык отнялся. К Агашиному счастью, прощаться стали «муж» с женой, а через минуту шаги его стихли, дверь хлопнула, и тут же петухи заорали на всю деревню.
Сползла Агафья к печи, доплелась до скамьи, смотрит на Зинаиду. А та стразу как будто постарела лет на 10, круги черные под глазами; стоит, улыбается, «подарки» в льняной рушник завернула и прижимает у груди: «Пойдем, – говорит,- Агаша, покажу тебе, сколько мне муженек принес гостинцев!». И повела ее в клеть (кладовую). Посмотрела Агашка да сразу в себя пришла: «Зинка, глянь-ка! Разве ж это хлебы и прянички?». Зинка засмеялась: «А то что? Я всю ночь ела, свежие, горяченькие, ароматные! Так и быть, тебя угощу!». Развернула полотенце, а там… коровьи «лепешки». Посмотрела в сундук – а там до верху такими, только сушеными, забито!
Эту быль у нас в деревне лет сто, а, может, больше передают тот родителей – детям, от детей – внукам и т.д. Никто не помнит уже, что сталось с бедной Зинаидой. Два конца у нее было: или отмолил батюшка её душу, и дожила она свой век, или сошла к «мужу»: сколько на таких «пряничках» протянешь? Но все поколения знают точно: это история, случившаяся давным-давно, чистая правда.