Есть у меня друг. По профессии строитель, по имени Стас. Я теплотехник, он строитель, у обоих подряды в одном районе, нередко даже одни объекты совместно водили. Он строительную дробь и отделку, а я инженерную компонент. Я его на свои объекты подтягивал, он меня на свои. Так и жили, не мешая друг другу, общаясь с наслаждением в исключительные дни отдыха.
Я не умею расценивать ни собственных товарищей, ни их поступки. Нравится человек – дружу, не нравится – стараюсь ограничить общение до минимума. Стас мне нравится, безмятежный юноша, но подрывной сразу. Вывести из себя чрезвычайно тяжело, но ежели кому повезло, то бедный тот человек – синяк под оком, это наиболее маленькое, что он может получить за своё везение. Хотя даже те, кто не обожал Стаса, признавали, что он чрезвычайно хороший, постоянно поможет и сходит навстречу, этим воспользовались. Поэтому он время от времени разгонял свои бригады и набирал новейшие, работая до тех пор, покуда новейшие не начинали воспользоваться его, как они считали, слабостью.
Мы оба обожаем поболтать о странноватых и загадочных вариантах, и вот единожды он поведал о странностях, происходящих с ним. Правда он умолял не говорить этого никому, вособенности на сайте, разговаривая, какбудто бы опасается такого, что ежели это озвучить наиболее обширно, то это будет истиной, а покуда он полагается, что это элементарно его домыслы.
Весной он приболел, лёг на исследование, и у него нашли рак. После этого он произнес мне:
– Напечатай, пусть это станет моим раскаянием в том, что я сделал. Пусть я это делал неспециально, слепо, но это делал я, и меня это истязает. Хочу выяснить, что задумываются люди по этому поводу. А тут поведать никому не могу, сходу из меня в молве беса сделают или ещё какую-нибудь нечисть.
Помню, в первый раз я это увидел, когда мне было лет пятнадцать. Ко мне привязался школьный хулиган, который обучался в параллельном классе. Я не был особенным драчуном, но в обиду себя пытался не дарить, тем наиболее, что к этому возрасту я стал крупнее и посильнее его. Единственное, что я не учёл, это то, что я продолжал быть ребенком со своими мнениями о правилах схватки и пацанской чести, а он элементарно дрался, завоёвывая победы и престиж. Короче, совсем нежданно, не закончив беседы, он стукнул меня по… в пах. До этого я с усмешкой слушивал его опасности и наезды, а тут перед очами подорвался ослепительно-белый слепящий шар. Я свалился на колени, а он брал меня за волосы и показал лицо, залитое слезами боли, девочке, с которой мы дружили. Тогда, впервыйраз в жизни, я захотел уничтожить человека. Я не связал с этим случаем весть, дошедшую до меня чрез некое время, что Сашка разбился на байке. Да и кто бы связал? Мне было жаль его, действительно жаль, но где-то глубоко-глубоко во мне слышались слова: «А нефиг было…». Мне было постыдно за них, и я глушил эти идеи, как мог.
Потом, ты знаешь, были и схватки, и примирения, мы и с тобой не раз дрались и мирились. Ничего такового не было, не желал я никого уничтожить, максимум морду разбить. Потом войско. Там мордобой воспринимался как должное и был неотъемлемой долею «тягот и невзгод армейской жизни», прописанной в уставе. Да и побаивались меня детки гор, не все, естественно, но пытались не соединяться. А тут пришёл к нам из учебки новейший сержант – армянин Лёва. великий и мощный юноша. Почему-то сходу меня невзлюбил.
– Не гляди на меня так, – заявлял он мне фактически развдень, – не гляди на меня своими очами.
Даже протест, что у меня остальных нет, не мог его унять. Но не притрагивался и хорошо. Другим доставалось прочно, а меня не притрагивался. А тут, на учениях, пришли к нам из соседней доли армяне и меня вечером выловили. Держали некотороеколичество человек, а двое колотили. Лёвы не было нигде. Но всё было ясно, поэтому что эти ребята повторяли его фразы: «не гляди на нас своими глазами», «убери свои глаза», «отверни морду».
Я затаил злоба, а чрез некотороеколичество дней один солдатик говорил нам загадочным гласом, что у Лёвы «крыша поехала», он на КПП говорит с какими-то чертями и обещает не оскорблять никого. Плачет, отмахивается от кого-то… Через некотороеколичество дней его увезли в больница, и более мы его не видели.
Потом то да сё, постоянно и у всех некто погибает, кругом меня это было не почаще чем у остальных, может, даже и реже. Жизнь шла, особенно и не злился ни на кого. А тут, лет 7 обратно, идет один друг, да ты его знаешь…
– Хочешь землю заполучить для строительства кабинета или магазина, – узнает, – давай 20 штук, я человека заряжу. И земля твоя, в неплохом месте.
Дал я средства, один раз даже на какое-то собрание съездили, где ещё средств пробовали вытрясти, но я не дал, произнес, что поначалу пусть бумаги какие-нибудь выдадут. Не выдали. А чрез месяц я узнал, что у этого приятеля нашли рак, и ещё чрез месяц он погиб. Дальше ужаснее. Помнишь же Гошу каменщика? Он на почтивсех объектах с нами работал. А тут я его попросил дома у себя постройку изготовить, он мне такую стоимость завернул, ой-ой. Уговорились как-нибудь, гляжу, он кладёт не так, как я умолял, а проще и похуже. Отдал я ему средства за выполненную работу и изгнал. А перед этим мы начинали хороший предмет, некотороеколичество домов для северян основывать нужно было. Так он…
Сделаю отклонение от монолога Стаса. Потому что я сам находился, когда он приехал целый белоснежный от злобы и орал, что Гошка-козёл перетянул объекты, на какие он его и привёл.
– Серёга, забери у меня телефон, – орал он, протягивая мне трубку, – а то я вданныймомент позвоню куда-нибудь, а позже сожалеть буду.
Гоша – каменщик, впрошлом боевой, здоровяк под два метра ростом – нежданно для всех погиб от рака чрез полтора-два месяца после этого варианта. Стас получил серьёзную травму на стройке чрез год и завязал со строительством.
– Знаешь, Серёга, может, это совпадения такие, а, может, и нет. Не знаю насколько мне осталось, но душу влечет от таковых идей. Пусть ваши специалисты скажут, я это наделал или нет. Не желал я Гошку кончать, даже идеи таковой не было, разозлился шибко – да, но уничтожить не желал. Но не пойму, отчего раскаяться охото?
Он попросил, я написал.