«Было это в конце 50-х и в начале 60-х годов прошлого века. Я тогда училась в начальной школе. И жила на нашей улице в деревне супружеская пара преклонного возраста. Наступил у них такой момент в жизни, когда ухаживать за собой стало проблематично. Как положено, дети решили забрать их к себе в город. Продали дом.
Так у нас появилась новая соседка: молодая женщина с короткой стрижкой, больше похожая на подростка. Жила она особнячком, ни с кем не общалась, да и к ней в душу никто не лез. О ней знали только, что приехала откуда-то из Подмосковья и что там у нее произошло какое-то несчастье. Звали ее как-то странно по тем временам – Милена.
У меня была подруга Люда. Мы с ней были неразлучны. А жили мы в районе перекрестка: наш дом и дом Милены были угловыми.
Вот на этом перекрестке постоянно собиралась детвора со всей улицы. Мы с Людой стали замечать: как только собирается орущая братия, Милена усаживается у себя в палисаднике в кустах сирени, тайно наблюдает за нами и, как нам казалось, утирает слезы; но нам до ее слез не было никакого дела.
Как-то Милена сообщила, что уезжает на несколько дней и просила, чтоб соседи присмотрели за домом. На третий день после ее отъезда мы с Людой заметили девочку, которая сидела на лавочке у дома Милены. Мы подошли и стали знакомиться. Из ее слов узнали, что зовут ее Наташей, что она дочь Милены. В руках она держала тряпичную куклу с фарфоровой головой. На ноге у девочки была повязка. Оказалось, что Наташа нечаянно загнала большую щепку от трухлявого дерева, которую впоследствии не до конца вытащили, плохо очистили ранку, отчего возникло нагноение. Еще Наташа сказала, что мамы дома нет, но она скоро приедет.
Стал накрапывать дождь, и Наташа позвала нас к себе домой. Там она нас угостила абрикосовым вареньем, но сама есть почему-то не стала, хотя говорила, что это ее любимое варенье. Она вела себя как-то странно: не улыбалась, отвечала неохотно, больше молчала, не выпускала из рук свою куклу. Создалось такое впечатление, что она спит с открытыми глазами. Нам с нею стало неинтересно, и мы засобирались домой. Тогда девочка вытащила из шкафа две кофточки, мол, на улице прохладно, а мы с Людой были в легких платьицах. И еще сказала, чтоб мы эти кофточки не возвращали, так как они ей уже не нужны.
Через несколько дней в своем дворе появилась Милена, и мы с Людой решили все-таки возвратить кофточки ей. Хотели раньше отдать Наташе, но она больше не появилась: на двери висел замок. Когда мы предстали с этими кофточками перед Миленой, то на ее лице прочли полное недоумение, а когда сказали, что эти вещи нам дала ее дочь Наташа, то вдруг с женщиной случилась ужасная истерика. «Не могла дать вам это Наташа, – кричала она, – не могла! Мертва моя Наташа! Доченька! Это чья-то злая шутка! Никто здесь не знает о моей Наташе!» После выяснилось, что Милена за год похоронила мужа, родителей и дочь. Все погибли трагически. Наташа действительно загнала щепку и умерла от гангрены, похоронили ее с той самой куклой, которую мы видели. Милена от горя решила уехать подальше от тех мест, где случилась трагедия.
Вскоре у Милены во дворе собрались женщины нашей улицы, что-то там совещались, совершали особый ритуал, ходили в церковь, брызгали водой, читали молитвы и т.д. На нас же с Людой, когда мы решались говорить на эту тему, смотрели с ужасом, сердито цыкали и велели этот случай вообще стереть из своей памяти. Но, конечно, забыть такое невозможно…»
Здравствуйте, дорогие мои. Хочу рассказать вам историю, в правдивости которой не сомневаюсь – ее поведала мне родная бабушка. Она была испанкой. В середине тридцатых годов ее в числе других детей-беженцев вывезли из родной страны, где бушевала гражданская война. Новым домом для них стало бывшее дворянское поместье, расположенное в Подмосковье. Как и многие другие старые здания, оно жило своей потаенной ночной жизнью. Скрипы, вздохи, звуки шагов в темном коридоре стали привычным делом для новых обитателей поместья. Но однажды все изменилось…
За окном бушевала гроза. Крупные капли дождя стучали по окну, били по недавно распустившимся листьям старого дуба. Казалось, что там, за пределами тихой уютной спальни, злобный Нуберо унесет на своем облаке каждого, кто осмелится выйти под дождь. В небольшой комнате, выкрашенной светлой краской, закутавшись в казенные одеяла, сидели маленькие девочки. Самой старшей из них, Марии, было одиннадцать лет. Они вспоминали родную Испанию, мечтая вернуться домой. Незаметно разговор перетек в совершенно другую плоскость, что совершенно неудивительно – такая ночь идеально подходит для страшных историй… Изрядно попугав друг друга, они легли спать.
Ночью в их спальне раздался страшный крик. Кричала маленькая Камилла. Широко раскрыв глаза, она смотрела в одну точку, словно видя что-то, недоступное остальным. Тонкие руки сжимали одеяло, она пыталась спрятаться от чего-то страшного, чего-то, что видела лишь она. Тонкий детский голос выкрикивал лишь одно слово: “Fantasma!” Вбежали воспитатели, но Камилла не видела ничего вокруг. Слабо дернувшись, она затихла. У маленькой девочки остановилось сердце… Историю удалось замять, скандал не был нужен никому. И в интернате жизнь потекла своим чередом.
Спустя год, в такую же дождливую ночь, одиннадцатилетней Деборе не удавалось заснуть. Девочке нестерпимо хотелось в туалет, но вставать с кровати, и уж тем более выходить в коридор она боялась. Наконец, решившись, она растолкала свою подругу Марию. Немного попрепиравшись, девочки вышли из комнаты. Чтобы попасть в туалет, нужно было пройти через длинный коридор и повернуть налево. Тихо переговариваясь, девочки шли давно знакомым путем. Вдруг Дебора ойкнула и схватила Марию за руку, призывая ее остановиться. Со стороны лестницы, ведущей на первый этаж, виднелось голубоватое свечение. Девочки замерли, не произнося ни слова. Лишь биение их сердец разносилось, казалось, на все поместье. Необъяснимый страх сковал их, не давая пошевелиться. А источник свечения тем временем приближался… В коридор вошла женщина. Светлые распущенные волосы, пронизывающий взгляд огромных голубых глаз, белое одеяние до пят… Свечение исходило от нее – женщина была прозрачной. Сквозь нее можно было разглядеть темные очертания коридора. Она направлялась к девочкам. Те по-прежнему не могли пошевелиться. В голове Марии испуганной птицей билась лишь одна мысль: “Бежать, бежать!” Но ни сдвинуться с места, ни закричать она не могла. Ее собственное тело не подчинялось, скованное диким страхом перед происходящим. Женщина подошла к ним и замерла, разглядывая девочек. От ее мертвенного взгляда становилось еще хуже. Марии хотелось оказаться где угодно, хоть в жерле извергающегося вулкана, лишь бы не в этом темном коридоре, перед призрачной незнакомкой. Женщина перевела взгляд на Дебору, протянула ей руку. Девочка по-прежнему не шевелилась, выпуклые карие глаза Деборы с ужасом смотрели на незнакомку. Женщина легонько коснулась девочки, и та замертво упала на пол, выпустив руку Марии. Призрачная женщина перевела взгляд на нее и шевельнула губами. Не раздалось ни звука, но в голове Марии вспыхнуло яркими буквами лишь одно слово: «Живи». Призрак женщины развернулся и не спеша скрылся, свернув в сторону лестницы. Лишь тогда Мария обрела способность двигаться и говорить. Девочка завопила, стуча ногами по полу, кинулась к подруге, тормоша ее, но Дебора была неподвижна. На шум сбежалась добрая часть обитателей бывшего поместья, но помочь упавшей девочке не смог никто. У нее остановилось сердце…
Рассказам Марии не поверил никто из воспитателей. Все списали на шок и буйную детскую фантазию и запретили рассказывать проверяющим, не замедлившим появиться после случившегося. Но по интернату еще долго ходили слухи о призрачной женщине, несущей смерть. Выдвигались различные версии о ее происхождении, и каждая обретала своих поклонников. А Мария на всю жизнь запомнила ту страшную встречу. Когда бабушка рассказывала ее мне, глаза ее стекленели от накатывающего ужаса. А я вспоминала рассказы отца о детстве. По его словам, бабушка часто мучилась от ночных кошмаров. Даже спустя столько лет она иногда просыпалась от своих криков. Когда я робко спросила ее об этом, она горько усмехнулась и ответила, что в тех снах она по-прежнему маленькая девочка, стоящая в том темном коридоре, ощущающая на себе тот мертвенный взгляд. И каждый раз она вновь ощущает выскальзывающую руку подруги и просыпается с щемящей болью в сердце и горьким осознанием своей беспомощности…