Не могу заявить, что деяния эта произошла с моей наилучшей подругой. История эта случилась с нами. Жизнь сложилась так, что поделиться своими бедами подруге было не с кем. Уж чрезвычайно собственная была эта гроза. Поэтому я поделила её несчастье.
Со собственной наилучшей подругой Машей я познакомилась после главного курса института в доме отдыха. Провели мы в одном номере 10 дней и не задумывались, что это случайное знакомство перерастёт в сильную дружбу на длинные годы.
Когда мы возвратились в град, я пришла в краски к собственной новейшей знакомой. Пригласила она меня в квартиру собственной матери. Она представила меня Марине Ивановне, мы пили чай, говорили, острили. Мне тогда чрезвычайно приглянулась мать Маши, но было в ней кое-что странное. Она уж чрезвычайно пристально глядела на меня. Это смущало.
Приятельница, увидев моё сомнение, поспешила разъяснить.
– Не обращай интереса. Она у меня эзотерикой увлекается. Что-то на тебе рассматривала.
Признаться, стало сходу не по себе. Что она там рассматривала?
На последующий день мне позвонила Маша и произнесла, что её мать приглашает меня в краски. Марина Ивановна решила представить меня с некоторым Сергеем, который приходился ей неплохим знакомым. Я не знала, что и мыслить. Подруга объяснила мне, что этот высокий некий экстрасенс или маг, с которым с огромным наслаждением общается её мать. Он говорил ей о параллельных мирах, биополе человека, духовных учителях и о чём-то ещё. Маша не вособенности увлекалась этим, но к увлечению собственной матери относилась тихо.
К счастью, когда я пришла в краски, оказалось, что высокий задерживается. Так и не дождавшись его, мы поспешно сбежали в кино.
Только спустя годы, я поняла, как мне повезло в тот день. Впрочем, как и во все следующие, когда Марина Ивановна приглашала меня в краски, но, по необычному стечению событий, этому знакомству с её ином – экстрасенсом не суждено было осуществиться.
В квартире Марины Ивановны я была частым посетителем. Она не укрывала своё интерес мистикой. Особенно её интересовала восточная философия. Пару раз она давала уважать мне какие-то книжки, «смотрела моё поле», делала предсказания. Признаться, почтивсе из данных предсказаний сбылись, практически все, за диковинным исключением. Поболтать о чём-то магическом она обожала со мной. Дочь совершенно её не понимала. Машу невозможно было именовать атеисткой – в Бога она веровала. Но гадания, предсказания, диагностику биополя считала не то, что выдумкой, как такой, но огромным преувеличением. Считала, что увлекаются этим и деятельно увлекаются люди от природы впечатлительные, которым не хватает чувств в настоящей жизни, и они отыскивают вывод собственной выдумки схожим образом.
Я же прослушивала Марину Ивановну с открытым ртом. Я никогда не видела биополя человека, не видела ничто из такого, о чём она мне говорила. Но, в различие от подруги, я никогда не отрицала такого, что хозяйка не видела.
Не знаю, насколько времени прошло с момента нашего с Машей знакомства, может быть, год или два, когда я впервыйраз увидела, что с ней кое-что приключилось. К тому времени мы уже прочно сдружились и делились самым сокровенным. Я издавна не была у неё в гостях. Ничего необычного в этом я не видела, элементарно Маша непрерывно была в гостях у меня. Однако она стала замкнутой и печальной времяотвремени. Эта лёгкая смена её настроения была чуть видна. Однако я, как подружка, все-же поймала её. Я спросила, что с ней проистекает. И внезапно постоянно холодная и спокойная подружка разревелась навзрыд. Я удивилась. Никогда не видела её таковой.
– Маме совершенно нехорошо. Она…она… Я не знаю, что с ней.
Маша поведала, что её мать стала себя новости чрезвычайно удивительно и неспокойно. Стала говорить, что Машу ожидают проблемы в жизни вследствии такого, что некто располагаться в их квартире, что подруге нужно съехать и не заезжать никогда. Утверждала, что ей угрожает угроза. Когда же Маша по собственному обыкновению разговаривала ей: «Мама, перестань! Ты же знаешь, что я в это всё не верю», она нервничала, начинала шумно орать, стараясь уверить её в том, что всё произнесенное истина.
Марина Ивановна стала произносить вслух с кем-то. На вопрос дочери с кем она произносит, она отвечала, что подруге показалось, что она вообщем безмолвствовала. По ночам Маша стала просыпаться от диких кликов собственной матери. Она ругалась с кем-то невидимым, стараясь изгнать его из квартиры и из собственной жизни вообщем. Иногда она бежала по квартире с чистымполотенцем в руках, какбудто нанося удары кому-то невидимому. Иногда она пила чай и внезапно выплёскивала кружку в сторону, какбудто в кого-либо, ругаясь при этом или приказывая ему замолчать. Подруга была в страхе.
Я попробовала унять её, желая всё услышанное изготовило на меня тяжкое воспоминание. Я произнесла ей, что чувствительные люди постоянно такие странноватые. Нам не дано созидать то, что наблюдают они. И это отлично поэтому, что созидать это чрезвычайно тяжко.
Тогда подружка поведала, что ранее мать её не была чувствительной. Она также ничто не видела и не слышала, покуда не познакомилась с Сергеем. Это он говорил ей немало только о том, что ей хотелось увидеть. Она желала увидеть биополе, остальные миры и их жителей, повстречать духовных учителей из данных неизвестных миров, увидеть и ощутить то, что укрыто от нашего взора и осмысливания. И единожды высокий внеспредложение:
– Марина, а давай я тебе канал открою, и ты всё увидишь.
Конечно, мать Маши сочла это предписание за счастье, выпавшее на её смертную долю. От такового предписания она ни за что не отказалась бы. Вот тогда Марина Ивановна из обыденного рядового человека перевоплотился в «экстрасенса». Процесс перевоплощения одолжил некое время. Подруга некотороеколичество раз становилась очевидцем такого, как высокий проводил сеанс, чтоб раскрыть скрытые возможности её матери. Происходящее в квартире вызывало хохот подруги: высокий носился, подпрыгивал кругом её матери, руководил руками, орал кое-что. Едва удерживая себя, чтоб не рассмеяться, подружка уходила из дома.
Однако каким бы забавным и глупым ни показался подруге обряд, он возымел действие: мать равномерно стала созидать то, что доэтого не видела, чуять то, что не слышала, ощущать острее. Маша списывала эти конфигурации на индивидуальности восприятия её матери, считала их «эффектом плацебо», ежели так разрешено выразиться. Только вместо потребления вещества, мать её поучаствовала в сеансе и, уверовав, что она «прозреет», в самом деле, увидела кое-что. Конечно, на самом деле не увидела, а внушила себе, что наблюдает и поверила в это.
Когда я в следующий раз пришла к подруге в краски, застала её маму сидящей у балкона и эмоционально беседующей с кем-то. Подруга произнесла:
– Вот наблюдаешь?! Ты послушай, что она несёт.
Но, как я ни прислушивалась, из коридора ничто ясного я не услышала. Смысл разговоры с невидимкой сводился к тому, что он уже летально надоел со своими советами. На нас Марина Ивановна не направляла нималейшего интереса. Казалось, что она не увидела, как я пришла.
Я вошла в комнату и поздоровалась. Марина Ивановна оборвала разговор с кем-то на полуслове и поздоровалась со мной. Как ни в чём не случалось, она истока обыденную разговор со мной. Я так и не отважилась спросить у неё, с кем это она лишь что разговаривала. Она изготовляла воспоминание полностью здорового человека, ежели бы ни эта разговор с невидимкой.
Маша уже стала привыкать к этим странностям в поведении её матери. Привыкать, а не полагать нормой. Она чрезвычайно переживала, что на работе кто-либо услышит, как мать хозяйка с собой говорит. Что подумают люди?
Случилось то, что она так опасалась. С работы матери ей позвонила дама и произнесла, что чрезвычайно боится за самочувствие Марины Ивановны, что нужно бы представить её узкому спецу. Маша ответила, что у матери элементарно таковой период в жизни и быстро всё пройдёт.
Но ничто не прошло. Стало лишь ужаснее. Я уже опасалась прибывать к подруге. Бывало, сидячая в кресле Марина Ивановна, вскакивала, кое-что орала, хватала предметы с полок и швыряла их в кого-либо. В доме стали исчезать вещи. Марина Ивановна скрывала их, письма и фото сжигала, подозрительные вещи, которых, по её понятию, в квартире ранее не было, выбрасывала. Постоянно меняла замки на входной двери. Писала на зеркале какие-то странные слова. Без конца курила. Причём курила прямо в квартире, кидая окурки на пол.
Вскоре с работы её уволили или попросили уволиться, уже не незабываю. Вот тут мы в первый раз с подругой задумались над тем, что нужно изготовить. вера в то, что всё наладится, пропала, как утренний туман. Я всееще не веровала в сумасшествие её матери и поделилась с подругой собственной версией произошедшего. Я предположила, что предпосылкой её нынешнего печального состояния является высокий, который открыл Марине Ивановне некий канал и, не закрыв его, пропал. Какое-то время он времяотвремени возникал, но, как лишь сообразил, что наделал, исчез. Мы решили находить его, чтоб он закрыл этот злополучный канал.
Поиски оказались безрезультатными. Тогда мы отправь в поход по иным докторам, какие вызывали наше доверие. Некоторые из них сходу разводили руками и разговаривали, что, к огорчению, ничем посодействовать нам не имеютвсешансы. Другие давали средства, какие не имели нималейшего деяния. Третьи умоляли привести её обязательно, что было полностью нереально поэтому, что она считала себя еще «сильнее», развитее и совершеннее, чем они. В церковь мы не обращались. Марина Ивановна была некрещённой и чрезвычайно дальней от христианской веры. Это я чрезвычайно мягко выражаюсь. На самом деле её мировоззрение о христианстве было чрезвычайно резким.
После данных мытарств, пришло время традиционной медицины. Итог: диагноз «шизофрения», периодическое присутствие в больнице. Лекарства не помогали, симптомы не снимались, видения не прекращались, её бешеное поведение усугублялось. В быстром времени, так аккуратно хранимая секрет подруги о состоянии её матери, стала очевидной для соседей. Много раз им приходилось начинать очевидцами её необычного поведения, а неким и чуть не потерпеть от него. Было совсем светло, что неувязка эта не под силу и медицине. Мы более не веровали, что нам удастся возвратить её в первоначальное обычное положение. ныне мы желали, чтоб элементарно не становилось ужаснее.
Но ужаснее всё одинаково становилось. К одному невидимке добавились остальные. ныне она водила беседа с несколькими персонами. Дочь не узнавала. Или делала вид, что не узнаёт.
У неё была навязчивая мысль, что эти сущности навредят подруге, благодарячему она уничтожала каждые свидетельства такого, что у неё имеется дочь: сжигала бумаги, фото, письма; утверждала, что деток у неё нет.
Какое-то время, уже признанная официальной медициной сумасшедшей, в периоды условного покоя, она времяотвремени упоминала о знакомых людях, умоляла им кое-что дать. Это были предсказания или предупреждения. Об их искренности я могу осуждать лишь по себе: в моём случае, они были верны.
Марина Ивановна получила инвалидность. Приём лекарств не приносит нималейшего эффекта. День за днём она уходит в собственном безумии всё далее. Врачи разводят руками. Подруга плачет.
Мы более не думаем о том, сумасшедшая ли она или ясновидящая, которую мучают неизвестные сущности. Все границы стёрлись. Для нас это одно и то же.