Здравствуйте, уважаемые товарищи! В жизни мне не доводилось сталкиваться с призраками, барабашками, домовыми, лешими и иными сказочными или полностью реалистичными персонажами( известность Богу). Но зато по жизни мне везет на чрезвычайно увлекательных людей с их историями и жизненными образцами. Чем ветше ты делаешься, тем глобальнее изменяется взор на действия, людей. Меняются ценности. С детства мы затеваем плести собственный актуальный гобелен. Все встречи, важные и не чрезвычайно, все люди, нехорошие и не чрезвычайно – это изящные нити, которыми мы его формируем. Казалось бы, известный, да и известный, что такового. Ан, нет. Эта ниточка в наших руках, внимательно вплетенная в наш шедевр. Чем лучше, открытей, добросердечнее, милосердней человек, тем яснее, похлеще его отпечаток в жизни. А в тот самый-самый день, когда мы его закончим, развернем гобелен перед собой и сходу вспомним всех, до 1-го. И постыдно будет за некие поступки, и горделивы мы станем за остальные. Главное – не делать липовых петель, не выкидывать нам кажущиеся вданныймомент глупыми и ненужными, нити.
Когда я заканчивала ВУЗ, то по ужасному, как мне казалось тогда, стечению событий, мне достался самый-самый странный педагог на кафедре. К собственной работе Михаил Владимирович относился ну элементарно с неземным усердием. А таккак он преподавал профильные дисциплины, видались мы нередко. Чтобы сидеть и строчить диплом дома, не было и речи. Практика, создание – вперед, на амбразуру. А когда выяснила тему, подготовленную мне, так чуток не рыдала. У остальных «Правовое воспитание в современных условиях», «Криминалистика и ее смысл для органов правопорядка» и т. д. А у меня «Общественно опасные деяния психических нездоровых преступников, принудительные меры мед нрава при проведении судебно-психиатрической экспертизы соучастников уголовного процесса»!
Ну, и начали мы сбор материала – где бы вы задумывались? В психоневрологической клинике №___( ЗАКРЫТОГО ТИПА). Приехали рано сутра – я и еще три собрата по несчастьям, подождали Михаила Владимировича. Сам комплекс состоял из 6 огромных, красного кирпича домов. Хоть на улице и была весна, там сменой пор года и не пахло. Вечная осень. Тоска. Мрак. Тишина гробовая. Зашли мы в барак, и, покуда педагог оформлял пропуски, какие-то бумаги( позже и совсем ушел с каким-то доктором), мы разглядывали немногочисленных пациентов, ходивших по бедному коридору. Они с любопытством и удивлением глядели на нас, некие улыбались, некие демонстрировали руками, произносили странные слова. Ну и мы, я и три таковых же дурака, стали их также разглядывать и объяснять – поведение, наружный вид и т. д. О, каких лишь кличек мы им не надавали! Вспоминаю – постыдно, аж, уши горят. Неужели это я? А они стоят и глядят. А я принципиальная, здоровенная, отлично одетая, пришедшая с улицы, но глупая и беспощадная, стою и демонстрирую им, кто владелец в данной жизни. И внезапно за спиной глас Михаила Владимировича. Он вероятно издавна подошел, а мы так увлеклись, вособенности я, что и не увидели! Эх, как он меня осадил! Не повышая гласа, не обижая, бесшумно, но так агрессивно, что практически перехватило гортань, и полностью невольно хлынули слезы. Выбежала я из корпуса, плюхнулась на лавочку неподалеку от дома, реву в глас. Обидно мне, означает. Поношу целый мир! Тихонько подошел Михаил Владимирович, и произносит:
– Откуда ты знаешь, кто они? Почему ты считаешь себя человеком – тебе грустно, а им нет? Ну, они же больны?
– А может, ежели мы позволяем себе такое, это мы больны? Каждое словечко станет услышано, любая мысль прочитана…
…Знаешь, издавна, после борьбы работала тут женщина Анна. Война никого не пощадила, всех пропустила чрез свои жернова, не изъятие и Аня. Своими маленькими детскими ручками похоронила она маму, даже крест из заборных досок сделала, позже брата, продолжительно боролась с голодной гибелью, но проиграла, и рядышком с матерью похоронила шестимесячную сестренку. Пусто, прохладно в доме, кушать нечего. Маленький человек остался один. Закуталась она в мамин платок, что бы хоть аромат дома побыл с ней дольше, прикрыла дом и вульгарна в район. Там ее подобрала цыганка и 3 года она глядела за ее детьми, терпела побои и уже практически забыла дом. Война закончилась, люди прибывали с фронта, песни, застолья. А у Ани никого. Чужой человек на празднике жизни. Однажды на базаре она увидела… отца. Он стоял с неизвестной дамой и брал яблоки. Аня подошла к нему, а он, посмотрев на нее, произнес: «Держи яблочко, деточка, и беги». Вот так рушатся миры!
Вернулась Анна в собственный материнский дом, а дома-то и нет. Сад юный на месте могил ее семьи. Даже холмиков не осталось. Делать нечего, вульгарна в сельсовет, отдали комнатку в общежитии и работу санитарки. Анна упорная была. Работая санитаркой, еще и училась в мед училище. Вроде жизнь чиниться стала. Только зимой на учебу прохладно бродить – босоножки снег пропускают. А в 22 года познакомилась с Владимиром. Маленький, страшненький, кривоватый, но зато собственный, возлюбленный. Расписались. Зажили. Купили некоторую мебель, одежду. И чрез некое время стали ожидать первенца. Малыш родился сильным, здоровеньким. Назвали Марком, уж больно имя Анне нравилось. Жить, естественно, стало труднее. Работать вышла, когда малышу было 1, 5 месяцев, заворачивала в мамину шаль и бегала в клинику. А там клала его вблизи с печкой, чтоб не промерз. Казалось Анне, что ужасные эпохи кончились, и нетакуживажно, что на столе три блюда – хлеб, картофель и свекла, и нетакуживажно, что пеленки у Марка из старенького матраца. Главное, что они вблизи, не где-то под юным яблоневым садом, а тут – смеются, молвят, дышат.
В три годика молоток заболел. Простуда шибко помотала его маленькое тельце, и вечером, не дождавшись отца с работы, он погиб на руках у Анны. Володя еще в длинном общаговском коридоре почуял неладное, уж очень натужно и печально пела его супруга сыну песенку. В комнате прямо на полу сидела его и не его супруга. Чужая, ужасная дама в платьице супруги, держала сыночка на руках. И пела, пела, пела. Маленький гробик на кладбище отнесли на руках – отец и мама, хоронящие собственного малыша. Это неверно, это ошибочно, так не обязано быть! Аня не помнила эти дни. Кладбище, дом, служба, кладбище, ночь. Все. И лишь Володя, его плечо, его немая помощь уберегли ее от ужасного шага. А дальше приговор докторов: «Что же вы милочка, по снегу босиком и думаете рождать? Нет, к огорчению, нет…» Через полгода его – трогательного, любимого Володечку уничтожили возле общаги. Какая-то шпана уголовная, отобрали облезлую шапку и 36 рублей средств. На этот раз на кладбище возле могилок стояла Анна одна. Нет на свете слов, чтоб дать болезнь, нет на свете красок, чтоб дать бремя утраты. Все, существовать не стоит. За неполных 30 лет она прожила 1000 жизней утрат, утрат, предательств. Анна вульгарна домой и там… Долго она разговаривала с Богом. Проклинала его, ругала, отрекалась. Все, что длинные годы копила в себе, сообщила, все. Просила лишь ответа: «За что? » Выкинула крестик, сломала крошечную иконку, висевшую над кроватью сыночка. И поклялась перед Богом ненавидеть люто его всю жизнь, покуда не ответит на ее один единый вопрос.
ныне несчитая работы у нее не было ничто. Где-то чрез 1, 5 года в поликлинике возник странный клиент. Привезли его на темной «Волге». Без вещей. И Анну назначили за ним следить, делать уколы, подкармливать. И не извинять глаз. «Поселили» его в кладовке, без окон. Вытащили хлам, промыли полы, прикрутили постель, стол и стул и заселили. На вид ему было не более 15 лет. Очень негодный. На все глядел с энтузиазмом, на любое словечко усмехался. Анна приняла его в родное приказ. Только странным оказалось все, что касалось этого мальчика. Документов не видела, главврач взыскательно настрого запретил обсуждать с кем бы то ни было его поведение. Гулять не позволяли, не произносить, подкармливать лишь тем, что станет забирать со особого подноса на кухне. Надо дать должное, насыщали его отлично. Рыба, мясо, млеко. Остальным, подключая персонал, такое и не снилось. Новогодний стол. Но он фактически не ел. Только хлеб нравился чрезвычайно. И Анна втайне от всех приносила из дома ему огромные буханки кооперативного пища по 5 руб. И еще аномалия была в том, что она не видела, как он дремлет. Да только и не расскажешь. Только влюбленность к хлебу роднила его с остальными, а в остальном… Нашла Анна в нем схожую душу. Его молчаливая ухмылка стала Анне нужна, как воздух. Все родное время она проводила с этим мальчиком. А он прослушивал, безмолвствовал, ел хлеб, усмехался. Выпросила Анна 15 минутные прогулки с пациентом. Кутая в родное потертое пальто, гуляла с ним под ручку. Говорила и разговаривала. И вот когда-то, гуляя, повернулся он к ней и произносит:
– Зови меня Мишей. Мне быстро нужно ретироваться, уже пора. Запомни, все, что дается ВАМ в жизни не для наказания, а для обучения и созидания. У тебя все станет отлично. Ты задавала немало вопросов, и я хочу заявить: любое словечко услышано, любая мысль прочитана. Не сердись, ничего в жизни не делается элементарно так. Ты мощный человек, но тебя сломили несчастья. Не плачь по родным, они постоянно с тобой. Живи и научи собственных деток вере, добру, правдивости. Твоя жизнь начнется, не противься, доверься мне. И когда в твоей жизни станет сытость и достаток, помни, что некто, как ты вданныймомент, нуждается конкретно в твоей поддержке. Люби всех. Никогда не произноси вслух то, о чем будешь сожалеть. Я постоянно буду вблизи, в наиболее ясные моменты твоей жизни. А мне приноси сюда хлебушек, вот на эту скамью, хоть времяотвремени.
– Какие детки, какой-никакой достаток, о чем ты разговариваешь?
– Дети, отличные, разумные – два сына и две дочери.
Анна улыбнулась. Ну, хоть заговорил. А что сказал… да недостаточно ли, о чем нездоровые молвят. Через два дня Миша пропал. Просто исчез. Что было! Обыски, допросы, сокращение Анны. Собрала она нехитрые свои пожитки и вульгарна домой. Когда стояла на приостановке, ожидала автобус, познакомилась с юным человеком. Красивый, радостный, смуглый. Владимир. Слово за словечко и, как в жизни бывает… бракосочетание. Настоящая, богатая, с белоснежным платьем и обручальным кольцом. И что наиболее увлекательное – в комплекте столовых устройств Анна нашла небольшой медный крестик, как-то выкинутый ею! Анне, как и заявлял, Миша являлся не раз. На свадьбе стоял раздельно от толпы, таковой же небольшой; казалась, его видела лишь она. А позже элементарно исчез. В роддоме мелькало его лицо. Все 4 раза. А может, ей казалось…
«Вот так-то», – произнес Михаил Владимирович, протягивая мне платок.
Я, естественно, красавица еще та, в слезах, размазанная тушь по всему лицу. Но любопытно!
– А что позже было с Анной?
– Не знаю, мать погибла год обратно. Счастливой, в преклонном возрасте. У меня имеется еще две сестры и брат. У нас чрезвычайно дружная семья. У матери и папы 9 внуков. Мы нередко сюда ездили, хлеб возили, с матерью с сестрами, братом.
Вот такие в жизни посещают встречи. А мистики, может, тут и нет никакой. Вот лишь до сих пор истязает вопрос: «А кто таковой этот Миша? » И вроде знаю протест, а может, лишь догадываюсь… Вы уж простите, что так немало написала, кратко не умею, хотелось очень буквально дать рассказ, и услышать протест на мой вопрос. Спасибо.