Прости меня, папа.
У вас в жизни случались моменты, за какие вам было постыдно? Наверняка, случались, вот и меня до сих пор истязает совесть за то, о чём я поведаю ниже. Кстати, для тех, кто читал мои прошлые летописи: эта была 3-я, убедившая меня в том, что мир совершенно не таковой, каким мы его зрим. Первая деяния про моё смещение в подъезде, 2-ая про домового.
В 1987 году я представляла собой даму, выросшую в СССР, где нам с детства вдалбливали, что никакой мистики не есть, загробного решетка нет, Бога нет, а царствие небесное фантазии священников, чтобы нас советскую молодёжь от строительства коммунизма отклонять, но приключилось то, что принудило меня поверить в жизнь после погибели.
За три месяца до ниже описываемых событий я поругалась с папой, фактор была в обычный родительской заботе обо мне: поздно приходишь домой, не разговариваешь, куда вульгарна и с кем. Я это принимала как ущемление собственной свободы, как же, мне же уже стукнуло 20, а тут меня принуждают отчитываться, и я накричала на отца, чтоб он не лез в мою жизнь и не ориентировал, что мне делать.
«Я более никогда не скажу тебе ни слова» – так я окончила нашу раздор. И не произнесла.
Прошло примерно два месяца, после предоставленного мной «обета» молчания, папа пробовал со мной заговорить немало раз, но я была безжалостна в собственном упорстве и безмолвствовала, как партизан. Отец простыл и заболел воспалением лёгких. А я безмолвствовала. Его положили в клинику, он пролежал там три недели, а я ни разу не съездила его проведать, таккак тогда мне довелось бы с ним заговорить, а я защищала свою глупую свободу. «Подумаешь, воспаление лёгких, чепуха какая, вылечат, у меня оно также было, попринимала таблеточек и всё прошло» – задумывалась я. Слишком поздно положили его в клинику, как это нередко у нас случается. Не вылечили, погиб папа.
Похоронили, помянули, и жизнь потекла далее, дело близилось к сороковому дню после его погибели. На улице стояло лето, а последующий день был выходным. Мне хотелось сутра поспать дольше, благодарячему чтоб солнце не разбудило меня ранее времени, я густо задернула шторы, да и хозяйка ткань, из которой они были сшиты, совершенно не пропускала свет. В комнате было мрачно, и где-то часиков в двенадцать я улеглась дремать.
Снится мне сон: как какбудто я иду по тёмному тоннелю, мне ужасно, я испытываю: стенки его живые, некто глядит на меня из данных стенок, внезапно слышу сзади шум чьих-то шагов, оборачиваюсь и вижу старуху, она вся в чёрной одежде, лицо бледное и злобное и близится ко мне с вытянутыми руками. Я добавляю шаг, я уже практически бегу, но она всё одинаково успевает дотронуться до меня, и я просыпаюсь наяву от лёгкого прикосновения к плечу, сажусь в кровати, осматриваю комнату, и вижу метрах в трёх от собственной постели, в совсем тёмной комнате висит белое, практически с человеческий рост «облачко». Написать, что мне стало ужасно – это означает ничто не составить. Передать словами, что я тогда ощутила, я не могу, но могу с полнойуверенностью заявить: я знаю как это, когда волосы на голове встают дыбом в прямом значении этого выражения. Под кожей головы у меня появилось щекочущее перемещение, и было стойкое чувство, что волосы распрямляются в различные стороны. Созерцание «облачка» продолжалось секунд 10, а, может, и такого меньше, ничто более я не разглядела, тело сковало от ужаса, но я принудила себя достать до ночника и зажечь свет. Как лишь я это сделала, «облачко» пропало.
Видимо, это отец прибывал со мной попрощаться, а старухой во сне, размышляю, была погибель, она пробудила меня для такого, чтоб я нарушила собственный «обет» молчания, а я снова не произнесла ему ни слова, но сейчас уже от ужаса. Прости меня, папа.