“Нет заболевания ужаснее рака. И знаешь, не так подавляет само понимание быстрой кончины, а ее ожидание. Но, правдиво разговаривая, наиболее отвратительное то, что ты не умер под вражескими пулями, не погиб от ножа врага, как герой, а элементарно сгораешь. ”
Серега – мужичок средних лет, ветше меня гладко на два десятка, спецназовец. Он жил в моем дворе. Меня еще не было, когда он начал работать. Он всю свою жизнь посвятил Родине. Медалей у него, понимаете, не сосчитать. Он видел, как на борьбе были убиты два его наилучших друга. Этот человек в 43 года узнал, что у него рак.
Я как раз приезжал в Новосибирск, когда он был там. Он постоянно знался со мной, когда я был еще салагой.
– Никитоха, – произнес он мне, – ты когда-либо видел погибель?
– Не сталкивался, – бесшумно ответил я. Я ощущал себя котенком вблизи с ним.
– А я видел, я глядел ей в глаза. Было нас трое наилучших товарищей – я, Миха и Женька. Эх, с детства не разлей влага были, одногодки. Мы с Мишкой постоянно бойцами желали быть, а Женька все в актеры рвался.
Потом, Никитоха, битва, поточнее первый Чеченский конфликт. Забрала эта битва товарищей моих – воина и актера. Вотан я уцелел. Да, лучше бы не уцелел. Нас лимонка задела, их осколками сходу поразило, а мне он в ногу засадил.
Я тогда в госпитале пролежал пару месяцев. Ну не мог я смириться с мыслью, что я жив, а пацаны нет. Просыпался и засыпал с одной и той же фразой: “Почему я? ”
И вот, как незабываю, после полуночи лежу, как постоянно не могу уснуть. А вблизи с кроватью стул стоит, приэтом нога у него одна сломана так, что ежели на него сесть, то мигом рухнешь. Бог знает, длячего он там стоял, да лишь чинить его никто не намеревался. И нужно мне было повернуться к тумбе, что по иную сторону постели стояла. Так вот, брал я все, что было необходимо, и снова лег прямо на постель. И боковым зрением вижу, что на стуле сидит некто. “Как? ” размышляю я. Поворачиваюсь – вижу перед собой персону лет 40, в черном длинном платьице. Сидит она на этом стуле так, какбудто зависла зависла в сантиметре над сиденьем.
– Чего же ты все никоимобразом не успокоишься? – спросила она.
Я безмолвствовал.
– Ты мне благодарным обязан быть, за то что жив, а ты все жалуешься.
Тут она встала со стула, освещаемого лунным светом и ушла в иной угол комнаты, черный и сумрачный.
Я, наверняка, до утра не дремал. Это была погибель? Или нет? И отчего она смотрелась так? Ее строгий образ другой. Или перед каждым она стает в новеньком виде?
Тут Серега замолчал. Ему осталось существовать пару месяцев, он нездоров задом. Наверное, конкретно благодарячему он и отважился поведать мне это. ныне ему уже все одинаково, сочту ли я его психом или нет. Но я этому человеку верую, воины не обманут.
А как по-вашему смотрится погибель?