Живу я в обычной пятиэтажке, соседи нормальные. За исключением одной семьи, которая живёт прямо надо мной. Не скажу, что мне повезло… Так, как по ночам они выясняют отношения и где, как не в моей квартирке слышно лучше всего?? Как-то я засиделась в сети до поздней ночи. Рядом тихо и мирно спал мой пёсик Джек. И тут раздался звук, от которого я подпрыгнула, а моя собака залаяла. Если учесть, что я уже потихоньку засыпала за компом, я была на грани инфаркта (лол), от крика соседа-алкаша. Вслед за ним последовали матные реплики его жёнушки, и пошло-поехало. Минут через пять таких криков, в возгласы проник детский плач. Я была очень испуганна, мало ли что эти пьяницы с ребёнком сделают?? Я чувствовала какую-то странную тревогу, я посмотрела на Джека и увидела, что он тоже был взволнован. Не выдержав, я поплелась разбираться с этой алкашнёй. Что странно – чем ближе я приближалась к из двери, тем тише были их крики. Подойдя в двери, я не слышала ни единого звука. Я прислонилась к двери и вслушалась – тишина. Я попыталась посмотреть в глазок, но в темноте не увидела ничего. Только собралась оторвать взгляд от дибильного глазка, как увидела в темноте девочку в беленьком платьице. Забившись в угол она плакала и хныкала, дрожащими руками вытирая слёзы. В один момент, она резко повернулась и посмотрела на меня, будто знала, что я стою за дверью. От этого взгляда мне стала жутковато. Я на секунду отошла от двери и снова посмотрела в глазок – темнота, никакой девочки не было. Мне стало очень страшно, и я решила вернуться домой. Мне показалось, что кто-то дышит мне в затылок и непрерывно на меня смотрит. У меня моментально закружилась голова, и я потеряла сознание. Очнулась я в больнице. Рядом сидела тётя Люба (соседка). Я начала расспрашивать, что произошло, и как я сюда попала. Она ответила, что я потеряла сознание у себя в квартире и поэтому не открывала дверь, пришлось вызвать скорую. Я просто остолбенела, ведь я точно помню, что в свою квартиру я не возвращалась!!! Через 4 дня меня выписали, и я решила пойти в полицию, заявить им о ребёнке, которого я видела, они сказали, что разберутся, и я, немного успокоившись, пошла домой. По дороге я встретила тётю Любу, она как всегда спрашивала, как я себя чувствую. Ну я и рассказала ей о той девочке, на что соседка мне ответила, что ни о какой дочке не слышала. Я кое-как попрощалась и побежала обратно в участок, требуя, чтобы они обыскали квартиру. Я её видела!!! Своими глазами! Если я сошла с ума, то я должна хотя бы в этом убедиться. Я добилась своего и квартиру алкашей обыскали. Как выяснилось, у них был ребёнок. Маленькая девочка четырёх лет. Как-то по пьяни они затеяли ссору, а девочка попала под горячую руку. Они избили ребёнка до полусмерти и похоронили в кладовке, в сундуке. После того, как всё выяснили, родителей посадили на 20 лет. А квартиру опечатали. Прошёл уже год после этой жуткой истории, и я до сих пор, приходя с учёбы, в углу комнаты вижу ту заплаканную девочку в белом платьице…
История эта, уж извините – длинная, но правдивая. Расскажу, как смогу, и так долго собиралась с духом.
Тот дом мы с мужем выстроили, еще учась в институте. Участок помог получить знакомый, а чтобы «поднять» стройку муж перевелся на заочное. Маленько учебу, конечно, запустили, но дом получился на славу. С год мы там пожили. Ощущение – не передать! Все в доме как ты хотел! А окончив институт и уезжая по направлению, мы сдали его приличной с виду семье. Вернулись – все в полном порядке, только бывшие квартиранты все приговаривали: «Жалко уходить, нам тут так понравилось». С этого все и началось.
Я стала бояться засыпать из-за привязавшегося кошмара. Только задремлю: разверзается земля, оттуда выныривает замшелый стол, за которым сидит мрачный древний дед – пегие усы, брови козырьком, волосы скобкой. Открывает огромный потрепанный фолиант и начинает вещать страшные истории про… кладбище. А все происходящее по сюжету демонстрируется за его спиной: разверзаются могилы, вещают покойники, летают вурдалаки, бродят призраки… Я с криком открываю глаза, и тут не легче: над моей постелью склоняется некая фигура в белом. Снова кричу – фигура отплывает в сторону. Трясу мужа, он мычит, но не просыпается. Вскакиваю, включаю свет – он не загорается. Вдруг – крик ребенка из детской. Мчусь туда мимо жмущейся в углу туманной фигуры. А там моя трехлетняя дочь сидит на краю кровати: «А-а! Собака! Мама, прогони черную собаку!» «Где?» – кричу, хватая ее на руки. Дочь показывает рукой: «Вон лежит!» И действительно – на детской кроватке что-то темнеется. «Пошел!» – гоню я нечто, оно – ни с места. Крещу – пятно исчезает. Щелкаю выключателем – и тут свет не горит. Дочка испуганно хнычет, ложусь рядом с ней, рассказываю добрую сказку. Засыпаем… Еле доживали до утра. Муж за завтраком тоже жалуется: плохо спал, снилось, что прикован к кровати цепью и не может пошевелиться. Или – напали бандиты, связали, пытали. Сочувствую и прошу его проверить в доме свет. Он щелкает выключателями – почти все лампы перегорели.
Я рассказала маме об этих напастях, и она стала брать к себе внучку – у нее она спала хорошо. А я пошла к одной знакомой знахарке – бабе Кате, выкатывающей все эти прелести на яйца, но там уже жили другие люди – она куда-то переехала. Мне присоветовали другую – бабку Остроушку, очень хвалили. Старенькая светленькая старушка вылила нам порчу на воск, я поразилась совпадению: у дочки вылилась собака, у меня – книга. Старушка, улыбаясь, уверенно пообещала, что поможет нам. А когда мы пришли в следующий раз, ее внучка сообщила, что бабушка умерла. Жаль было старушку, да и себя тоже.
А тут новая напасть: я наяву увидела некую сущность, думаю – это был домовой. Говорят, если ему в глаза глянешь – это к смерти. Я – глянула.
Как-то вечером читала при настольной лампе и вдруг боковым зрением ощутила движение. Оборачиваюсь: по комнате в полумраке плывет некто мохнатый, цвета сажи, чуть более метра ростом. Его контур обозначен пухом, колеблющимся при движении. А два немигающих глаза, на пушистой округлой голове устремлены на меня: ярко-зеленые, длинные, с вертикальными зрачками. Я обомлела, оно вплыло в детскую, и оттуда раздался крик. Влетаю, включаю свет. «Черная собака села на меня! – всхлипывает дочка, скорчившись в углу кроватки. – Я не хочу, чтобы она приходила!»
Так мы мучились с год. Притерпелись. Но произошедшее далее, уже было выше моих сил.
Хочу отметить, что газ на той улице тогда еще не провели: в доме был угольный котел, а в одной из комнат – не действующая печь, с накинутой салфеткой. Она и стала центром событий.
В то утро я была в доме одна и собиралась на работу. Склонившись, застегнула юбку, а подняв голову – обмерла: на печи сияла огромная золотая икона в раме. Внутри восседал смугловатый человек в золотом парчовом одеянии и с усыпанной самоцветами короной на голове. В одной руке он держал скипетр, на ладони другой руки лежал пульсирующий золотой шар. Несмотря на то, что ниже пояса у него была печь, человек был живой! Повернув ко мне красивое лицо с огненно-черными, весело поблескивающими глазами и темной бородкой, он приятно и задорно улыбнулся. «О, Господи!» – вскрикнула я в испуге, не имея в виду ничего конкретного о Боге. Икона вмиг рассыпалась в прах, повисший на мгновенье мерцающей золотой пылью над печью.
Что со мной потом было, не помню. В себя я пришла у мамы. Несмотря на холод ранней весны, на мне не было ни чулок, ни кофточки, одеты лишь кроткий плащ, комбинашка с юбкой, да комнатные тапки. Лицо в слезах, руки трясутся, на чем приехала – не помню. Мама, выслушав мою бессвязную речь, накапала успокоительного и куда-то ушла. Вернувшись, сказала: «Одень там что-нибудь мое. Соседи говорят – через две остановки живет очень сильная колдунья – Бондарчиха. Она может порчу сделать, может ее и снять. К ней все украдкой ходят, чтоб потом в плохом не обвинили. Не хотелось бы к такой…, но делать нечего. Пошли, банку с водой я уже приготовила».
Как во сне я вдруг очутилась за столом напротив древней, но рослой старухи в платке и с бельмом на левом глазу. Она угрюмо выслушала меня, неотрывно уставившись кривым глазом, и сурово заключила: «Жить тебе в цом доме нельзя. Тебе на смерть зроблено. Продай его или сдай хвартирантам. Воно потихоньку и пройде». «Так а…» «А другим не опасно, тики тебе». Потом она что-то побормотала басом над банкой с водой и изрекла: «И муж твой нихай пье. Тики не кажи ему про цу воду. У борщ лей, у суп – поможе». И отвернулась. «А кто это сде…» – начала я и осеклась от ее взгляда. Вылетела на улицу пулей.
Выпив стакан заговоренной воды, я едва добрела до постели. И проспала у мамы полтора суток, проснувшись под вечер следующего дня. Мама сказала, что меня будили: трясли, кричали в ухо, плескали водой – все бесполезно. Боялись, что умерла. Она подвела меня к зеркалу и всхлипнула: «Посмотри на себя!» Я увидела там… не себя: сморщенное желтое восковое лицо, синие губы, черные круги под глазами. Моя шея и все тело были покрыты фиолетовыми синяками. Сгибы рук и колен черные. Прямо восставший покойник. Да и чувствовала я себя не лучше. Мама расплакалась: «За что такое? Кто мог это сделать?» Я вяло проговорила: «Может – бывшие квартиранты. А может – подруга Валька. Помнишь – мужа хотела отбить? Ее дедушка – колдун, хоть и живет далеко – в Златоусте. Мало ли! Да ну их! Главное, что жива». Я с отвращением отвернулась от своего отражения и, выбравшись на улицу, села на лавочку. «Смотри-ка – уже весна! – удивилась я. – Небо синее, зелень! Почему я этого раньше не замечала?»
Мужу сказала, что плохо себя чувствую. Зачем его пугать? Да и не верил он в такое. Муж созвонился с моим начальником, Морозовым – он мужик с пониманием, и договорился насчет недельного отпуска за свой счет. За это время я из покойницы превратилась в более-менее человека. И спала теперь так крепко, что снов не видела: ни с фолиантом, ни без.
Я и мужу стала заговоренной воды подливать. Через пару недель он мне признался: «Говорят – шизофрению не лечат, а я вот сам себя вылечил. У меня было какое-то пограничное состояние: кошмары снились, черный человек приходил – подключал ток к моим ногам, а я не спал… Думал – все, кранты, в дурку попаду. А потом взял себя в руки и за полмесяца пришел в норму». Я сделала удивленное лицо.
Вскоре один институтский знакомый предложил ему повышение, ехать надо было в другой город. Дом сдали, как и советовала Бондарчиха.
Через четыре года мы вернулись – сын родился, нужна была помощь близких. И снова начались проблемы с домом – я не могла в нем находиться, становилось плохо. Не думаю, что и эти квартиранты занимались чем-то нехорошим. Просто защищающий заговор Бондарчихи ослаб, и прежнее воздействие вновь набрало силу. К тому ж дом требовал ремонта (эти жильцы не были аккуратны) и мы поселились у мамы. Но уже за пару кварталов до дома, едва мы приближались к нему с намерением красить-мазать, у меня подкашивались ноги, тошнило, кружилась голова. Коляску с моим новорожденным сыном приходилось катить другим, потому что меня саму надо было поддерживать. А войдя в веранду, я без сил опускалась на пол и, ни к какому труду не была способна. По мере же удаления от дома все приходило в норму. Выходит – опять надо к Бондарчихе идти? И так всю жизнь? Или дом продавать? Жалко.
Ситуация разрешилась как только моя мама, пришедшая к тому времени к вере, позвала батюшку и освятила дом. Все!!! С этого момента всякая нечисть отступила от нас. Так что получается знахарки, чаще всего – временная помощь, и довольно ненадежная, а церковь – стопроцентная. На личном опыте убедилась.
Мы благополучно прожили там еще лет пять, а потом – по разным обычным обстоятельствам – продали дом. Но кладбищенский фолиант – сборник ужастиков, и живую икону я до сих пор вспоминаю с боязливым трепетом. Я называю ее иконой, но что это было, я не знаю. По крайней мере, все, что от Бога, его имени не боится. И людей не пугает.
Кстати, мне одна церковная бабушка сказала, что та белая фигура, стоящая ночами в моем изголовье, был Ангел, который защищал меня. Не будь его, дело было б – швах.