Рассказ моей мамы (от ее лица):
Родилась я в глухой Вологодской деревне, в конце тридцатых годов прошлого века. Мой папа, твой дедушка, всю свою сознательную жизнь был председателем колхоза, так его и звали: «Вечный председатель». Коммунист и атеист до мозга костей, бесстрашный, умный человек. За ум, смелость да за смекалку взяли его в полковые разведчики во время Великой Отечественной войны. Прошел он почти до Берлина, и только рядом разорвавшийся снаряд не позволил отцу написать свое имя на рейхстаге. И вернулся он домой весь израненный, покалеченный, но главное – ЖИВОЙ.
Да, это все – присказка, а история будет впереди.
Итак, приключилось ЭТО с отцом вскоре после войны, в один из теплых летних деньков. Пошел отец как-то проведать своих колхозников на дальние поля. Это километров пятнадцать от деревни будет. Своего выездного жеребца он врачихе отдал – ей срочно нужно было по делам отъехать. Ну а сам пешком подался до колхозников, свистнув свою верную собаку Клубку.
Дошел до полей, все проверил, кому «подзатыльников» за леность отвесил, кому слово доброе за труд его сказал. Ценные указания всяко-разные отдал, каши колхозной похлебал, да и до дому собрался. Тут ему повариха тетя Поля и говорит:
-Не ходил бы ты, Федор, на ночь глядя по лесам да по болотам. Не ровен час леший тебя с пути собьет, да в болоте вонючем утопит.
-Что ты, Полина, фронтовика и коммуниста лешими пугаешь. Это же смешно. Я фашистов не боялся, в окопах гнил и мерз, а ты – леший, леший. Тьфу, темный ты человек, Полина.
И собрался отец идти до дома. И, действительно, чего ему бояться – ружье на плече, рядом верная собака, впереди знакомая тропинка.
И километра не прошел, как туча набежала: с ветром ураганным да грозою. Ему бы обратно вернуться, да перед Полиною неудобно – сам же нахвастался, что ему все нипочем.
Ну, прибавил шагу, да вперед. А дождь хлещет, ну никакой мочи нет: весь промок, а до дома еще с десяток километров пилить. Тут вспомнил отец, что рядом охотничья избушка имеется, ну он туда – обогреться и отдохнуть.
Еле в ночи он ее отыскал. Усталый и мокрый в избу зашел, а собака раз, и под нары забилась да в самый дальний уголок. Лежит там, вся трясется. Дрожь такая ее взяла, что пол ходуном ходит.
-Наверное, замерзла,- подумал отец.
И давай печку растапливать, благо рядом дрова сухие лежали. Все как надо в печке разложил, бересты побольше добавил, спичку поднес, ан нет – не загорается. Вот беда-то. Отец чертыхается, на коленках ползает, на слабо тлеющий огонек пытается дуть. Да куда там: не горят проклятые эти дрова. Отец уже и трубу проверил, и дрова мелко-мелко расколол – а они не горят, злыдни такие, только дым густой валит.
И в этот самый момент по двери избы, на запор прикрытую, кто-то со всей дури так долбанул, что щеколда вылетела, и дверь настежь отворилась. Отец аж подпрыгнул от неожиданности. Схватил ружье и закричал:
– Кто здесь? Выходи давай.
А гроза уже утихла, ветра нет, только капли дождя зловеще по крыше барабанят. Вышел отец из избы, вгляделся в темноту, а нет никого.
Он опять в избу зашел. Хорошо топор был, так он щеколду на место прибил, дверь закрыл, да снова за костер принялся. Только нагнулся, вдруг опять со всей дури кто-то по двери дал так, что щеколда отскочила. Дверь отворилась, а собака испуганно заскулила. Понял отец, что дело нечисто: собака у него злющая была, охотничья, на зверя натасканная. Если бы человек за порогом был или медведь – она без всякого страха кинулась бы, а тут лежит и как щенок плачет.
В третий раз уже не решился отец встать и дверь закрыть, а только ружьем потянулся к ней и стволом осторожно так стал ее прикрывать. А с той стороны КТО-ТО снова по двери как даст со всего маху, так мушка на стволе в сторону и свернулась.
Вскочил отец, аж мурашки по коже пошли. Смотрит, а в проеме Васька, друг закадычный, стоит. Сколько с ним было связано счастливых воспоминаний детства: рыбалка, походы в ночное. И невыносимая горечь, когда узнал, что лучший друг сгинул в адском котле войны. А тут стоит живой и невредимый, молодой и веселый. Руки для объятий распростер, улыбается, а глаза – злые, злые. Отец только и прохрипел сдавленным голосом:
-Васька, ты?
А сам ружьем в Ваську целится, весь в мокром поту от происходящего. Что делать – не знает.
И враз промелькнуло в его голове воспоминание (не зря в полковой разведке служил – остался еще «порох в пороховнице»), что когда-то его жена детям, собирающимся в лес, наказывала:
– Возьмите с собой обязательно соли пригоршню. Если заблудитесь или нечистый с вами играть вздумает, то рассыпьте соль – мигом леший отстанет, да и дорогу назад найдете.
Хорошо, что у запасливых охотников и соль в избушке оказалась. Схватил отец горсть, сначала в печь бросил. А другую горсть соли – в Ваську, дружка своего закадычного, уже через порог перешагнувшего.
Как в печи все радостно загудело, затрещало, пламя рванулось из печи наружу, на какую-то долю секунды ослепив отца. А когда вернулось зрение – Васьки уже не было.
А в тишине ночи раздался страшный треск, словно кто деревья с корнями стал выламывать, и крик нечеловеческий, сотрясший всю округу:
-Д-О-Г-А-Д-А-Л-С-ЯЯЯЯЯ!
Протяжное эхо подхватило этот крик, и еще долго звенело в округе:
-Догадался, догадался, догадался…