Никто бы и не узнал об этой истории, не упомяни однажды вскользь о ней основная участница событий. Пришлось расспросить хорошенько…
Если верить рассказам, все странные явления, возникающие после смерти человека – ощущение присутствия умершего человека, исчезновение дорогих сердцу покойного вещей, шорохи, стуки – прекращаются после сорока дней, но героиню этой истории они мучили целый год…
Входная дверь была открыта. Опять Женька забыл – заходи, кто хочешь! Ну, что у него за привычка?
Из комнаты, действительно, выглянул брат, какой-то непривычно хмурый, сосредоточенный. И от этого сердце у Ларисы нехорошо екнуло, а потом болезненно сжалось.
– Привет, а мама где?
Даже приветствием сестру не удостоил, буркнул только: «Заходи!», но пораженная внезапной догадкой женщина кинулась в комнату, рассыпая теперь уже никому не нужные апельсины…
Мама их последние свои годы очень тяжело болела, поэтому и переехала в город. У сына жить не захотела – там и тесть с тещей, и детишки маленькие. А дочь, Лариса, одна совсем, вот у нее и поселилась.
С пожилым человеком, одолеваемом разными хворями, конечно, нелегко, тем более что старушка очень деятельная была, шустрая, всю жизнь прожила в деревне и без работы сидеть не привыкла: то вещи начнет перекладывать без надобности – забудет, куда положила, то стирать надумает – соседей зальет, пару раз чуть из окна не вывалилась – стекла протирала. Но самое главное, бабушка в свое время двух старших дочерей совсем молодыми похоронила, поэтому постоянно за Ларису переживала. Даже в ванную за ней ходила, боялась, что та поскользнется ненароком, разобьется насмерть. А уж когда дочь в командировки по работе отправляли (часто такое бывало), вообще места себе не находила.
Ларочка к старческим причудам относилась стоически (вот ведь стальная выдержка!), мать не упрекала и в очередной раз, выпроваживая матюгающегося соседа снизу (сколько раз он грозился участковому пожаловаться на заливающих!), говорила спокойно: «Мы, может, еще чуднее будем, а ремонт Вам новый сделаю!». Но с одним пристрастием матери женщина смириться не могла – с ее любовью к детищу отечественной парфюмерии, одеколону с ароматом жасмина. Дело в том, что он вызывал у Ларисы тошноту и приступ жестокого, надрывного кашля, поэтому не то, что запах, даже сам вид невинно цветущего кустарника приводил ее в душевный трепет, но бабуля почему-то об этом с завидным постоянством забывала и продолжала брызгать выстиранное белье злодейским зельем. Бывали ссоры…
Не дождалась однажды старушка дочку из очередной рабочей поездки – за день до ее возвращения умерла. Эх, и горевала Лариса, все корила себя – с матерью-то проститься не успела…
После похорон все и началось. В загробную жизнь как-то не верилось, но не могла женщина никак отделаться от мысли, что рядом покойница. Прямо физически ощущала ее присутствие. Тенью за ней покойная родительница ходила. На кухню ли отправится – мать за спиной вроде, только обернись, воочию увидишь. В ванной вообще казалось, отдерни клеенчатую занавеску, а там она, стоит и смотрит на дочь укоризненно.
А уж сколько раз Лариса просыпалась среди ночи от шума льющейся на кухне воды и звона тарелок – как будто посуду кто-то моет, не счесть. Выйдет, посмотрит – вода выключена, тарелки на месте. Только заснуть попытается, снова рядом есть кто-то, а то еще по голове ее незримый гость гладить начнет, волосы, и без того от ужаса шевелящиеся, перебирать…
К психиатру идти – так это можно с работой любимой попрощаться, а про психологов в конце восьмидесятых в нашем городе даже не слышали. Вот и сходила несчастная с ума в одиночку…
На сороковой день, как поминальщиков выпроводила, даже со стола не убрала, сразу задремала – сказались бессонные ночи. Слышит сквозь сон – вода на кухне льется, тарелки звенят, потом прошаркал кто-то в комнату – мать над ней склонилась: «Ларис, Лариска, ты чего посуду-то оставила?».
Вскочила женщина – нет никого, огляделась, везде все по-прежнему: стол накрытый, грязная посуда грудой. Хотя кое-что новое появилось – слабый, но отчетливый запах жасмина…